Шрифт:
Закладка:
Четвертое июля предоставило возможность американскому персоналу из разных округов собраться вместе на празднование. Большая часть их работы была позади, и руководители АРА, только что завершив свою грандиозную инспекционную поездку по округам, проводили совещание в Вашингтоне, чтобы решить будущее миссии; все признаки указывали на отъезд в августе. Это было хорошее время для празднования.
На Волге планировались крупные мероприятия. Хаскелл дал свое согласие на крупное совещание в Самаре американского персонала из шести округов АРА.
2 июля шестеро американцев отправились из Казани на юг по Волге на борту своего частного парохода «Печерец». Они взяли с собой «Кадиллак АРА» для наземных экскурсий, а также шеф-повара и много еды и напитков. Чайлдс говорит, что «Печерец» был оборудован лучше, чем большинство парусных судов на Волге, «поскольку койки кают-компании обиты кожей, а салон первого класса так же хорошо обставлен и комфортабелен, как любое из пассажирских судов, которые можно найти в береговой службе Соединенных Штатов». В письме своей матери он сравнил корабль с яхтой, размером примерно с те, что курсируют между Норфолком и Ричмондом, только «Печерец» был лучше оборудован.
Пейзаж на этом конкретном участке Волги был обычным. Вернон Келлог путешествовал по нему во время своей инспекционной поездки АРА в августе 1921 года. Несколько карандашных строк в его блокноте записывают его наблюдения: «широкая вялая грязная вода — песчаные отмели. Ковхиллы или утесы на Вест-Сайде — нет подъемника на Ист-Сайде — очень-очень похоже на Колорадо между Нидлс и Юмой, за исключением отсутствия иногда настоящей пустыни».
Утром 3 июля Печерец прибыл в Симбирск, население которого составляло около двухсот тысяч человек. В дневнике Чайлдса отмечается, что город «примостился на высоких утесах, возвышающихся над правым берегом Волги», где позолоченные купола церквей и башни старинных зданий возвышались «с некоторым величием, радуя глаз». Он был впечатлен городом, назвав его одним из самых чистых во всей Советской России. Другие свидетельства АРА подтверждают эту особенность Симбирска, который также называли «городом на холме» и «городом князей». Грегг посетил его в сентябре 1921 года и нашел «удивительно чистым и симпатичным». Гудрич объяснил его опрятный вид наличием университета.
В доме персонала АРА на Кирпичной улице, 12, который Чайлдс описывает как «большое здание из белого камня с коринфскими колоннами, придающими ему вид здания американского суда», казанскую делегацию приветствовал Эдди Фокс, который провел для них экскурсию по АРА. Чайлдс говорит, что он и его казанские коллеги не увидели ничего, что могло бы изменить их мнение о превосходстве их собственной миссии. Хотя он признал, что это была всего лишь «поверхностная инспекция» операций Симбирска, все же это «не дало нам никаких оснований считать, что наша собственная работа каким-либо образом пострадала по сравнению с ними». Он с гордостью писал своей матери, что, в отличие от мужчин Казанского района, симбирские американцы понятия не имели о том, как жить в комфорте.
«Печерец» отплыл поздно вечером, считая среди своих пассажиров троих из Симбирской миссии, остальные пятеро остались, чтобы поддерживать вращение колес помощи.
Участок Волги между Симбирском и Самарой был в те дни самым красивым из всех. В последующие годы советское правительство возвело ряд плотин вдоль Волги, затопив прибрежные деревни и превратив большую часть реки, включая этот участок, в серию озер. Летом 1922 года пассажиры речного парохода, проходившего по этому маршруту, любовались богатой растительностью вдоль крутых берегов. Чайлдс рассказал в своем дневнике, как «мы засиделись до поздней ночи, любуясь прекрасными красками, которые отбрасывает на воду и берега восходящая луна».
Один из симбирцев, Элвин Блумквист, расценил эту поездку как одно из самых ярких событий своего пребывания в России, вспоминая «великолепную лодку, полноценный пароход, который был в нашем полном распоряжении». Это был повод забыть о голоде и всех трудностях с правительством и насладиться «духом товарищества, валяться на палубах под звуки последних джазовых пластинок, смазочными материалами и свободой от всех забот», что сделало это «путешествие надолго запоминающимся».
Кто-то на борту, возможно, сам Блумквист, сохранил этот момент на фотографии, сделанной на палубе «Печерца». Там, наполовину залитый солнцем, сидит Чайлдс в белой русской тунике; позади него стоит доктор Дорогой; слева от него сидит Генри Вулф из Самарского округа, что означает, что фотография, вероятно, сделана в Самаре и, вероятно, Четвертого числа. Справа от Чайлдса находится фонограф. Невозможно определить, работал ли он в тот момент, но если да, то, вероятно, проигрывалась одна из тех джазовых пластинок, которые так вдохновили Блумквиста. Возможно, это объясняет, почему Чайлдс, с его сильным отвращением к джазу, с отвращением смотрит в сторону от камеры. Или, возможно, это была просто его природная застенчивость, от которой, как он говорит в своих мемуарах 1983 года «Не обращайте внимания», он ужасно страдал и не преодолевал, пока ему не перевалило за пятьдесят.
Утром 4 июля парусная группа достигла места встречи. В дневнике Чайлдса написано: «Четвертого июля в Самаре Советской России! Это, безусловно, самое странное Четвертое празднование, которое я когда-либо отмечал».
Прибывшие пассажиры «Печерца» обнаружили восьмерых — или их было девять? — Самарские американцы, которые сообщили новость о том, что американцы в Уфе, Оренбурге и Саратове сообщили, что они не могут отлучиться из офиса на праздник.
Самара была городом с населением 175 000 человек, как и Казань, но это было одно из немногих сходств. Это был всего лишь железнодорожный узел на Волге, в котором мало что напоминало о богатых культурных традициях Казани и отсутствовала прекрасная архитектура или признаки былого величия Симбирска. Контраст поразил всех американских гостей города, в том числе Чайлдса, который отметил «ужасную грязь на улицах и вообще во всем городе». Здесь было так же удивительно грязно, как и в Симбирске чисто. «Повсюду кучи грязи и мусора, так что невольно задаешься вопросом, убирался ли город со времен революции».
Все первые американцы, прибывшие на Волгу в конце лета 1921 года, отметили одно и то же. В то время Маккензи путешествовал по долине и нашел Самару самым унылым и бедным городом на Волге. Он также назвал ее «Чикаго России».
Месяц спустя фермер Мерфи присоединил свой голос к припеву, суммировав свои впечатления от этого места одним словом: «Грязь». «Я уверен, что на всю мою жизнь Самара останется для меня синонимом грязных людей, грязных улиц, грязи, слизи, отбросов. Прогулка по общественному рынку была хуже, чем по неухоженному скотному двору в сырую погоду. Детский дом, куда принимают беспризорников, который я посетил, был более грязным, чем любой свинарник, который я когда-либо видел».
На четвертом доктор Дир был расстроен тем, что самарские американцы, похоже,
