Шрифт:
Закладка:
— Понимаешь, — объяснял Стив, — танцевать одно и то же можно по-разному. Либо ты демонстрируешь грубые сексуальные движения, что само по себе, на мой взгляд, является примитивным, либо не делаешь таковых, тем самым вызывая непреодолимый интерес в зрителе. По-любому, и в том и в другом случае нужна мотивация…
— Что? — не понял парень.
— Нужна мотивация, говорю. Это то, чего ты хочешь достичь, делая что-то. Понял?
— Ну, приблизительно.
— Сейчас приблизительное переведем в точное. Смотри.
Стив расставил ноги, скрестил в паху ладони и начал делать резкие поступательные движения бедрами.
— Что ты сейчас видишь?
— В смысле?
— Глядя на меня, что бы ты мог обо мне сказать?
— Что ты готов трахаться.
— Верно. А теперь?
Он медленно скользнул ладонями по внешней стороне бедер, описал восьмерки на животе и груди и, скрестив руки на затылке, замер.
— Ну?
— Ты хочешь трахаться.
— Верно. С той только разницей, что это ты думаешь, что я хочу трахаться. Я заставляю тебя так думать. Но… Если в первом случае я даю тебе понять, что буду это делать грубо и нагло, то во втором - ты можешь рассчитывать на проявление определенной ласки. Однако это не значит, что я буду это делать медленно и лениво. Я создаю интригу, и ты не знаешь, в конечном счете, как оно пойдет. То ли я буду ласковым до конца, то ли начну с ласки, а потом сделаю все грубо и нагло. Понял в чем фишка?
— Кажется, да.
— Славно. Теперь о мотивации. Что именно ты хочешь получить на выходе, проделав на сцене определенные телодвижения?
Энди пожал плечами.
— Хорошо, я помогу. Ну, наверное, чтобы тобой восхищались?
— Да.
— Еще!
— Чтобы думали, что я делаю это лучше всех.
— Еще!
— Чтобы приходили вновь.
— Еще!
— Чтобы хотели меня.
— Еще!
Парень задумался. Стив слишком быстро задавал вопросы.
— Чтобы я мог выбрать сам.
— О! Наконец! Теперь все, что ты сказал, заключи в одно слово.
Энди растерялся. Шон хотел невозможного, но он хотел это так, что парень начал судорожно подбирать определение.
— Власть, — сладко и в тоже время с интонациями брутальности произнес Стив. — Власть. Это то, что ты получишь, научившись управлять толпой. Именно толпой. Трезвых, обдолбанных, пьяных. Без разницы! Эта толпа будет у твоих ног и когда ты будешь стоять на подиуме, и когда спустишься к ним. Танец — мощное средство. Это один из феромонов сексуальности.
— Феромонов?
— Вибраций запаха, заставляющих человека возбуждаться и хотеть.
Энди понял, что ничего не понял. Он был настолько не искушен в подобных вопросах, что понять все, что говорил Шон, было для него слишком сложно. Он вдруг почувствовал себя частью этой самой толпы, о которой тот и говорил. Возбуждение. Мальчишка был возбужден. Ему пришлось признать это. Хотя Стив еще не танцевал, этот невидимый и непонятный феромон пропитал сознание, и парень смутно начал догадываться, о чем тот говорил.
— И еще, — продолжил Шон. — И это, пожалуй, основное. Ты должен научиться любить свое тело, каким бы несовершенным оно ни было.
— Я и так его люблю…
— Не то, — перебил Стив. — Совсем не то. Ты должен его любить за то, что оно совершенно.
— Как это?
— Просто. Научись скрывать и преподносить недостатки так, чтобы все считали их достоинствами. Этому надо учиться. И делать это нужно именно здесь.
Он постучал пальцами по лбу. Отлично! Вот так объяснил! Все понятно. Никаких сомнений! Вот так вот взял и скрыл. Чего проще?! Просто встал и сделал! Там, в черепной коробке, есть огромные короба. Попросту сложил туда недостатки, пересыпал нафталином, закрыл на ключ и проглотил. Зачем он нужен? Доставать вряд ли потребуется! Пока Энди размышлял, а размышлял он быстро, Стив продолжал:
— Ты же видел моих крошек…
Ну, да! Это он о зайках. Лошади двухметровые…
— Лошади двухметровые…
Энди вздрогнул. Черт! Сорвалось!
— Зайки мои! — он сказал это так, словно только что лизнул шоколадное мороженное на палочке. — Тебе нравится, как они двигаются?
— Угу.
— Ты же не задумывался, как они это делают?
— Что?
— Шевелят своими километрами костей. По-твоему, это достоинства или недостатки?
— Не знаю.
— Отлично! Потому что тебе и не надо знать! Ты видишь образ. Все!
— Все?!
— Все! Ты невысокий. Это достоинство или недостаток?
— Не твое дело!
— Моя ты умничка! Моя ты лялечка!
Еще немного и Стив бы прослезился. Он был горд. Кажется, от шоколадного мороженого осталась только палочка. Науку постиг! Значит, тоже зайка… мышка… птичка…лялечка! Обалдеть! Энди был обескуражен и своим ответом, и реакцией Шона.
— Давай, детка, иди сюда. Сидя на попе, ты вряд ли достигнешь мастерства. Тем более, что сейчас ты несколько свободен от своих прямых обязанностей.
— Скажи, Стив, сколько времени надо, чтобы достичь совершенства?
— Смотря что ты назовешь совершенством. Я — перфекционист, а значит, моего предела нет. Наука соблазнения не знает рамок, а танец — то же соблазнение. Давай-ка, посмотри на шест. Он гладкий, блестящий… Он нравится тебе?
— Не знаю.
— Ответ неверный. Еще раз спрашиваю, он нравится тебе?
Энди задумался. Шест и шест. Что в нем может нравиться? Труба трубой. Ну, разве что блестящая.
— Не так, чтобы очень, — парень слукавил, решив, что такой ответ позволит ему, если что, отступить назад.
— Хорошо, — продолжил Стив, поглаживая металл. — Поставлю вопрос по-другому. Энди, детка, это что?
— Шест, что еще?!
— Нет, солнце. Это твой партнер. Сексуальный партнер. И ты должен его очень хотеть, потому что на сцене трахаться ты будешь именно с ним. Прилюдно. Считай, что в общественном месте. И от того, как ты будешь с ним трахаться, зависит все. Понял теперь?
— Кажется, начинаю.
— Вот и славно. Держись.
Стив накрыл ладонью руку Энди.
— Чувствуешь его? Он твердый. Он всегда готов. А ты? Можешь не отвечать. Я и так знаю. Закрой глаза и слушай себя. Ты и он. Ты и он. Начинай двигаться. Я помогу. И помни, я уже говорил: меня здесь нет. Только ты и он. И еще музыка.
— Я и он, — прошептал парень. — И еще музыка.
— Где я? — едва различимо спросил Шон.
— Тебя нет. Только я и он.
— Хорошо. Чувствуешь, он становится теплее в твоих руках? Это отдача. Ваша связь.
Стив заставлял касаться металла внутренней стороной бедра, охватывать его ногой, приближаться и отстраняться, гладить ладонями и прижиматься ягодицами. Он управлял, и постепенно Энди начал понимать, о чем он говорил.
«Возбудись сам, если хочешь возбуждать других».
«Бери. Отдавайся, и другие захотят того же».
«Будь честен на сцене, и тебе будет проще вне ее».
Вернувшись домой, Энди сразу увидел машину Маккены.
— Рой! — позвал он, радуясь, что тот дома.
Ответа не последовало. Внизу тихо, но парень сразу разглядел в гостиной Роя. Одетого. В обуви. Без подушки и пледа. Казалось, он добрался до дивана и рухнул ничком, уснув еще в полете. Наверное, если бы по соседству стреляли из дальнобойной пушки, он бы все равно не услышал.
Два дня до выставки. Маккена запретил всем появляться в галерее. Не хотел, чтобы кто-либо видел картины до открытия. «Это его стиль», — объяснял Шон. — «Так всегда».
Энди стоял над Роем, смотрел, размышляя, что делать. Пожалуй, снять обувь. Маккена что-то невнятно пробормотал, перевернулся и затих. Двухдневная щетина. Несвежая рубашка. Мать, вымотанная капризным ребенком. Энди пристроился рядом на полу, положил голову на уголок подушки и принялся рассматривать лицо Роя. Едва заметные морщинки на лбу. Синяки под глазами. Чуть различимые очертания ямочек. Здесь и здесь. Ровная, даже слишком, линия носа, чуть сглаженная и чуть загибающаяся к кончику. Точеные, ни тонкие, ни толстые губы. Чувственные. А целуются как! Энди знает. На себе знает. Рой проснется, будет говорить, есть, улыбаться, а он будет смотреть и думать. О, как же они умеют целоваться!
Темнеет. Ночь растушевывает черты лица. Размывает, смешивая с тенью. По щеке скользит тонкий блик уличного фонаря. Чуть покачивается. Гладит. Нежно, чтобы не потревожить. Касается губ, стараясь проникнуть внутрь. Ох, и безобразник! Энди улыбается. Нет, у тебя не получится. А у меня… если захочу. Только не буду. Ему надо отдохнуть. Еще два дня. Все завтра. Или нет. Как он захочет.
Потом мальчишка размышлял о том, как умещается в человеке дарование. Где оно гнездится? В голове? В глазах? В сердце? И как может художник видеть то, что не видит обычный человек. Ну, к примеру, чайки. Что с них взять? Чайки и чайки. И ведь нужно было ехать в такую даль, вскочить спозаранку,
