— Зная, как крепка воля скромного художника и как трудно ее удержать, будущая звезда окажет определенное вспоможение в столь непростом деле.

Энди приблизился вплотную, не сводя с Роя глаз.

— Что ты делаешь?

— Ослабляю волю скромного художника, чтобы ему было проще ее удержать.

Маккена растерялся. Необычно. Не то, чтобы вообще необычно, необычно в данном конкретном случае. Да, делает неумело. Не знает как, но от этого даже приятно. Еще так недавно перепуганный до одури, готовый сбежать, теперь… Необычно.

Машина легко остановилась на мокром песке. Солнце заигрывало с водой, то ли любуясь ею, то ли самим собой. Оно зависло у самой кромки горизонта, готовое нырнуть в бронзовую гладь. Энди дремал на заднем сидении, не чувствуя, что автомобиль уже не едет. Рой повернул панорамное зеркало, чтобы видеть парня. Котенок котенком! Лапки сложены, нос между коленей, разве что не мурлыкает. Ну да! Ночью гладил рубашки. Потом трахался. Потом опять трахался. Потом опять… трахался. Блин! Сколько же раз? Устал. Понятное дело. Пусть отдыхает, потому что, как проснется, придется опять… ну, да… трахаться. Рой уже решил.

Он вышел из машины, направляясь к воде. Черт! Оказывается, ноги устали. Вода собачкой лижет стопы. Приятно. Проклятый город! Пожирает силы, ничего не предлагая взамен. И ты ничего ему не предлагаешь. Так и существуете один в другом, сцепленные и равнодушные друг к другу.

Рой смутно начинает догадываться, что на самом деле их уже трое. Он. Вода. И голод. Его вроде бы никто не звал, да он, впрочем, и не спрашивал. Привязался и теперь гложет. Ненасытная тварь! Похотливая сущность! Энди что-то упаковывал. Оно там, в багажнике. А еще одеяло. Бурбон. И антиалко для детки. Ох, Шон! Один раз назвал его так и прилепилось теперь. Или разбудить парнишку? Потому как завтра надо не пропустить рассвет. Чайки. Рой уже видит, как будет снимать. Чайки с деткой. Детка в чайках. Чайки и детка…

Легкие руки коснулись спины, воровато пролезли подмышками и сомкнулись на груди.

— Чего ты не разбудил меня? Давно мы приехали?

— Какая разница?! Дал тебе поспать немного. Отдохнул?

— Не-а. На том свете отдохну. Ты голоден?

Голоден? Да не то, что голоден! Чертовски голоден! Сожрал бы буйвола вместе с рогами и копытами!

— Немного.

Ночь принесла прохладу. От воды потянуло свежестью. Истошно надрывались цикады, и томно пахла подсыхающая трава. Очень романтично и уютно. Энди думал о своей жизни. Он и не думал даже, потому что жизней оказалось две. Та, дальняя, вроде бы, и была его, но это уже воспринималось дико. А может, и вовсе не была? Или была, но не его? Короче, получалось, что он потерял связь. Единственное, что он помнил хорошо, что вода отчего-то пахла болотом. Как, наверное, и вся та жизнь. Пожалуй, он бы уснул, но было жаль терять эти мгновения. После того, как они с Роем несколько раз занимались ЭТИМ, и он взмок до последней клетки, теперь даже стало прохладно. Энди плотнее прижался спиной к Маккене, тот обнял сильнее, накрыв еще сверху коленом. Парень почувствовал себя счастливым. Здесь. Сейчас. На расстеленном одеяле, где над тобой только звезды. И не нужно ни о чем думать. Не надо их стесняться, потому что они, наверное, еще и не такое видели. Счастье показалось абсолютным. Он, голый и слегка дрожащий, в окружении этого абсолютного счастья. Нет, неверно, потому что оно еще и внутри. То есть, оно пронизывает пространство в бесконечном количестве направлений, проходит сквозь него, словно он состоит не из тела, а из невидимой решетки, и уходит дальше в бесконечность. Там, на горизонте месяц умиленно разглядывает свое отражение, и легкая рябь на воде нежно укачивает его. И это - тоже часть абсолютного счастья. Какой-то жук, запутавшись в травинке, упорно возится, не желая сдаться. Это - тоже часть этого счастья. И Рой, что тепло дышит в шею - тоже его счастье. Энди лежал, подсчитывая части своего абсолюта, словно пытался сосчитать овец, которых всегда считал в бессонницу. Так или иначе, но он себя укачал.

Проснувшееся солнце несмело вылезло из перин, разминая сонные лучи. Оно обшарило владения, пересчитало имущество, пощекотало Энди в носу, и…

— Блин! — воскликнул Рой, вскакивая и хватаясь за фотоаппарат. — Я бы спал с тобой до вечера, но давай поторопись! Это - тот момент, за которым мы тащились в такую даль!

— Что делать-то?!

— Там есть полузатопленный причал. Давай туда! И хлеб не забудь!

Солнце исходило позолотой. Нагло поднимаясь, оно расправлялось быстро и мощно. Рой спешил. Вода светилась под косыми лучами, переливаясь в красках от мутного халцедона до прозрачного изумруда.

Энди разбрасывал вокруг куски хлеба, и чайки бросались за угощением. Их становилось все больше. Они сыпались дождем, поднимались, вновь пикировали, а Рой снимал. Парень плавал вот уже минут сорок, старательно делая то, что Маккена просил. Капли, срывающиеся с крыльев, стекающие по волосам… Слипшиеся широкими наконечниками ресницы… Плечи в тончайшей накидке искрящейся влаги… Счастливые агатовые глаза… Чайки… Чайки… Чайки…

Солнце оторвалось от горизонта. Поплыло ослепительным диском. Вода темнела, превращаясь в волнистый агат.

— Все, — устало выдохнул Рой. — Дальше нет смысла снимать. Вылезай!

Энди подтянулся, чтобы залезть на причал. Он уже закинул одно колено, улыбаясь во весь рот, когда Маккена заорал:

— Стой! Замри!

Парень даже не успел перепугаться. Вернее, он, конечно, успел, но уже после того, как Рой сделал несколько снимков. Причал из высушенных, выбеленных солнцем досок показался теплым. Мальчишку била дрожь. Он едва шевелил посиневшими губами.

— Черт! — засуетился Рой. — Да ты синий весь! Замерз?

Уместный вопрос. Сказать «да» - получится неправда. Сказать «нет» — еще большая неправда. Энди продрог насквозь. Маккена стянул футболку, быстро облачив в нее трясущееся тело. Она теплая. Нагретая солнцем и телом Роя. И пахнет солнцем и телом Роя.

— Дай хоть разотру тебя, — суетился Маккена.

— Ага.

Энди не сопротивляется. Волоски на руках высыхают, выстреливая наэлектризованными антенками. И мурашки. Нет, не от холода. Те уже давно прошли. От прикосновений. Рой не знает. Какая разница! Пусть думает, что мальчишка все еще никак не согреется. Пусть прикасается. Черт! Блядь! Приятно! Энди жмется к его груди, а он приподнимает его за подбородок, заглядывает в глаза.

— О! Не-е-т! Только не это! — всплескивает руками Маккена.

А что «не это»? У парня взгляд с поволокой. Не надо переводчика, чтобы прочесть, что он говорит.

— Хочу.

Рой не ослышался. Можно было и не говорить. И так все понятно.

— Так и я хочу, — можно и не отвечать, потому что парню это и так ясно.

— Кролики делают это реже, — улыбаются глаза Роя.

— Это их проблемы. Сочувствую, — глаза Энди прищуриваются.

— Кому?

— Кроликам.

— А ты ненасытный, детка.

— Есть немного.

— Немного? В кого ты только такой?

— Подражаю учителю.

Доски причала сухие. Шершавые. Кожа на спине нежная. Хорошо, что между ними как спасение - футболка. Рой приподнимается на руках. Смотрит не отрываясь. Припадает, целует, вновь отстраняется и опять смотрит. Энди хочется закрыть глаза. Так ощущения острее. Он проверял. Даже сомкнув веки, он чувствует взгляд. Тот любит смотреть. У него так ощущения острее. Он говорил.

А сверху, выписывая широкие круги - чайки. И не исчезают же! Бесстыдницы! Им бы смутиться и летать подальше. Так нет же! Галдят! И от этого у всех ощущения острее.

— Люблю заставлять тебя плакать, - нет, не сказал, но Энди прочел в глазах.

— Почему?

— Наверное, что-то умею.

— Шутишь?

— Нет.

— Не могу не плакать.

— Почему?

— Наверное, ты что-то умеешь.

* Я хочу заставить тебя плакать.

Часть 7. Just you and it and music.

7. JUST YOU AND IT AND MUSIC.*

До открытия выставки оставалась неделя. Ее приближение Рой воспринимал с неотвратимостью съезжающего с горы асфальтоукладчика без тормозов. Причем, себя он видел попавшим ногой в капкан где-то у ее основания. Он выпал из реальности и исчез. Дома он почти не появлялся, потому что был в галерее. В галерее его тоже не было, потому что он сказал, что его нет ни для кого.

От безысходности и полной ненадобности Рою Энди с головой погрузился в занятия