Шрифт:
Закладка:
Но худшее случилось позднее. Второго февраля семерых евреев из Харлема вместе с тремя коммунистами из Вельсена казнили в дюнах Овереена по приказу германского генерала Фридриха Кристиансена. Против них не выдвигали никаких обвинений и никак не связывали их с убийством Бамбергера. Их просто вывезли в продуваемые всеми ветрами дюны и расстреляли [111].
Происшествие в Харлеме практически совпало с покушениями на членов кабинета NSB в Гааге, которые и послужили оправданием для репрессий в Харлеме.
Этот цикл репрессий и отмщений потряс жителей Харлема. Оккупация, война, бомбардировщики, летавшие над Нидерландами из Великобритании в Германию, и страшное изгнание евреев шокировали население города, но таких откровенных убийств, причем гражданских лиц, там еще не случалось. Поэтому неудивительно, что город винил Сопротивление в том, что германская полиция обрушила на Харлем свой стальной кулак. В передовице одной из местных газет, Haarlemsche Courant, Сопротивлению задавали вопрос: как они могли убить немецкого офицера, прекрасно сознавая, что ответ будет вдвое более жестоким? Журналист утверждал, что члены Сопротивления проявили эгоизм и навлекли бедствия на головы горожан, трусливо казнив Бамбергера под покровом ночи. В заключении, добавленном явно для того, чтобы получить одобрение Раутера, газета признавала реакцию немецких властей «жесткой, но справедливой» [112].
Все это значительно сказалось на членах голландского Сопротивления, у которых было больше последователей, чем у Франса ван дер Виля с его крошечной ячейкой в Харлеме. Проблема заключалась не столько в жестокости их действий, сколько в хаотичности самого движения и отсутствии общей стратегии. Сопротивление состояло из коммунистических ячеек, рабочих групп, студенческих групп, объединений бывших солдат; существовала LO и другие организации, занимавшиеся вооруженным сопротивлением, как у ван дер Виля; были группы, специализировавшиеся на подделке и выпуске документов для onerduikers. Каждая действовала независимо, и никто не знал, чем занимаются остальные.
В случае Бамбергера четких мотивов ликвидации не прослеживалось. Позднее ходили слухи, что его убили из ревности, – якобы Бамбергер закрутил роман и стал жертвой ревнивого любовника. Слухи эти никак не подтвердились, и до убийства в Харлеме Сопротивлением было совершено еще несколько акций, включая попытку взорвать офис мэра (он являлся членом NSB) с помощью гранат. В результате немцы решили, что убийство Бамбергера – часть одной и той же цепи атак. Сам ван дер Виль позднее (уже после войны) туманно намекнул, не взяв на себя ответственность, что Бамбергера убили, поскольку он «представлял опасность для молодых мужчин в городе» [113].
Это туманное объяснение вряд ли могло сойти за повод для казни. И оно не заставило харлемское Сопротивление притормозить – по крайней мере поначалу.
10 февраля 1943 года Хендрик Баннинк, член штурмовой группировки чернорубашечников NSB, был застрелен в городе, когда ехал домой на велосипеде с похорон Хендрика Сейффардта в Гааге. Около семи часов вечера тело Баннинка нашли на пустой улице рядом с его велосипедом и гильзой от патрона калибром 9 миллиметров. Расследование, проведенное местной полицией, не выявило личности убийцы (позднее Ян Хюйсденс заявит, что это сделал он) [114]. Только тот факт, что Баннинк был голландцем, а не немцем, похоже, уберег население Харлема от немедленного отмщения.
Это происшествие имело двоякие последствия: в широком масштабе голландские левые, считавшие необходимым насильственное сопротивление, начали организовывать в Амстердаме группу, получившую название Raad van Verzet (RVV), или Совет Сопротивления. Его целью было координировать сопротивление в регионе, не лишая независимости отдельные ячейки, задействованные в общей борьбе. RVV помогал координировать распределение удостоверений и краденых продуктовых карточек, а также выпуск подпольной прессы. Организация также установила радиосвязь с голландским правительством в Лондоне. Она стала одним из главных связующих звеньев между подпольем в Нидерландах и союзническими силами за Северным морем.
Второе изменение, уже не такого масштаба, случившееся после убийства Баннинка в Харлеме в том феврале, заключалось в том, что Франс ван дер Виль начал руководить своей группой с более выверенной стратегией. Вместо того чтобы ликвидировать немцев, они теперь сосредоточились на актах саботажа и мщении голландским предателям, на которые власти реагировали не так жестко [115].
* * *
В результате создания общенационального RVV ячейке в Харлеме стало доступно больше оружия. В основном оно поступало от голландских граждан, сочувствующих делу Сопротивления и готовых предоставить для этого свои пистолеты и винтовки. Перевозить оружие с места на место было проблематично, и перевозку поручали паре молоденьких, с виду невинных девочек на велосипедах, свободно разъезжавших по междугородным шоссе. Конечно, это были Трюс и Фредди.
Однажды утром Трюс предстояло отвезти разобранное оружие супружеской паре, Бобу и Энни, в Амстердам. Она знала их по другим заданиям, и так часто посещала их дом в Амстердаме, что сблизилась со старой фламандской еврейкой, которую они прятали у себя. Бабушка, как они все ее называли, была профессором бельгийского университета, прежде чем уйти в подполье. Они с Трюс привязались друг к другу по нескольким причинам: Бабушка, напуганная и уставшая от долгой изоляции, с удовольствием выслушивала истории Трюс об участии в Сопротивлении. Она была настоящей интеллектуалкой и интересовалась психологическими последствиями такой работы для молоденькой девушки, поэтому внимательно слушала рассказы Трюс. Трюс, со своей стороны, получала утешение от разговоров с Бабушкой. Впервые кто-то заинтересовался тем, каково ей, совсем юной, делать столько вещей, шедших вразрез с ее характером [116].
Бабушка расспрашивала Трюс и о других аспектах ее жизни. «Она спрашивала меня о том, как я жила, пока не стала членом подполья, в какую школу ходила, какая у меня семья». Они беседовали часами, и Трюс это очень нравилось. Она застенчиво призналась, что окончила только начальную школу и что им с сестрой очень трудно высиживать долгие дискуссии, в которых они мало что понимают. Они чувствуют себя не у дел, потому что не знают всех этих мудреных слов [117].
Бабушка учила ее немецкому языку, пока они чистили за кухонным столом картошку или нарезали капусту для ужина. Трюс приносила ей книги. «Успехи, которые я сделала [в изучении языка], и чувство, что я, в конце концов, не такая и глупая, доставляли мне много радости от этих поездок».
Для Трюс было редким удовольствием провести
