Шрифт:
Закладка:
Один снаряд попал в трамвай на Невском и убил всех пассажиров, другой – в Публичную библиотеку. Обстрел с неодинаковыми интервалами продолжался весь день. Но всякий раз, как начинали бить немецкие орудия, их подавлял советский контрбатарейный огонь.
Вечером Всеволод Вишневский, его жена и Всеволод Азаров отправились погулять. Улицы окутаны тишиной, случайный ветерок колышет флаги. Обед у них был праздничный – водка (несколько глотков), суп с мясом, пирожки с рисом, фруктовый компот и чай. («Роскошь!» – прокомментировал Вишневский.) Затем он почитал «Детство. Отрочество. Юность» Льва Толстого, выпили с женой по чашечке кофе, побеседовали о психологии жителей осажденного города, о том, как люди по-разному себя чувствуют в городе и в траншеях.
Опасность нового фронтального наступления немцев нависла над Ленинградом. Немцы были еще сильны, и страшная Курская битва, быть может самая кровопролитная, еще только предстояла. Генерала Говорова тревожило, что будет летом. 3 июня он сказал: «Самое худшее позади. В 1941-м мы остановили немцев; не отдали им ни пяди в 1942-м; начали прорыв блокады в 1943-м, и наш долг до победного конца выполнить эту задачу».
Он говорил это в Смольном на сессии Ленинградского городского совета, состоявшейся в связи с вручением первых медалей «За оборону Ленинграда».
Присутствовали партийные руководители Жданов и Кузнецов, адмирал Трибуц. Медали предназначались всем, кто пережил блокаду, вручал их председатель горсовета Попков. Композитору Валериану Богданову-Березовскому досталась медаль № 40, он заметил, что награждение происходило в алфавитном порядке: начальная буква его фамилии – вторая в алфавите, поэтому цифра номера невелика. Всеволод Вишневский получил медаль № 98. («Из первой сотни!» – отметил он.)
Вере Инбер вручили медаль 8 июня в числе других писателей, деятелей искусства и науки. Она так разволновалась, что не могла сказать ни слова. «Этот маленький металлический диск словно охватывает весь Ленинград»[212], – написала она потом.
Медленно тянулось лето. Вера Инбер заметила, что сирень в этом году необыкновенная, никогда прежде не было таких тяжелых, душистых и густых ветвей. Повсюду цвела черемуха. Предполагается, что в Ленинграде за год в среднем 35 безоблачных дней; в это лето число солнечных дней, видимо, изменилось. И несмотря на все трудности, некоторые художественные и научные учреждения стали понемногу возвращаться. Большому драматическому театру позволили временно приехать в марте, а с июня он начал работать постоянно. Театр музыкальной комедии репетировал пять новых спектаклей. 30 мая вновь открылся стадион к летнему футбольному сезону (победителем стала команда клуба «Динамо»). 22 июня – 2-я годовщина войны, 661-й день осады – прошло почти незаметно. Вишневский отметил в дневнике, что был день летнего солнцестояния, продолжавшийся 18 часов 52 минуты, и почти весь день пришлось затратить на споры с членами Военного совета по поводу новой пьесы «У стен Ленинграда»: «Они требовали, чтобы не было отрицательных персонажей. Вишневский говорил своим критикам: «Тяжело смотреть на эти бюрократические предосторожности, подсчеты. Многое забывается и уже забыто про осень 1941-го. Пьеса вполне достоверна, рождена самой жизнью».
Но процесс забывания лишь начался, и Вишневскому в этом еще предстояло убедиться. В начале года городской партийный комитет учредил новое объединение ученых, которому поручено было создать книгу о роли ученых в дни войны и блокады. Но пробный оттиск этой книги до сих пор лежит в архивах Ленинградской публичной библиотеки, публикацию так и не разрешили.
В конце июля и в августе – самый тяжелый за всю войну обстрел. Такого ужасного дня, как 24 июля, Вера Инбер никогда не переживала. Немцы били короткими очередями, один снаряд попал в переполненный трамвай на Литейном мосту; из своего окна Вера Инбер видела, как к больнице подъехал обычный пикап, в котором было полно раненых, а через час еще один – с трупами, из-под брезента виднелась чья-то берцовая кость. Дежурный врач взглянул на привезенный груз и направил его в морг. В этот вечер Вера Инбер беседовала с хирургом. Лето очень тяжелое, но зима была тяжелей. Хирург вспоминал, как во время операции на его руках замерзали кровь и гной. Теперь больше раненых, но в больнице есть минимальные санитарные условия.
Вере Инбер казалось, что трудней переносить эти новые бомбардировки, чем испытания зимы 1941/42 года, она стала невольно бояться выходить на улицу: воздух наполнен пронзительным воем снарядов. 10 августа она писала: «Уже первые желтые листья лежат на асфальте. День за днем угрожающий монотонный вой снарядов (даже сейчас). Ничего не могу поделать, боюсь выйти на улицу. И не только я. Очень трудно». Даже Всеволод Вишневский стал терять присущий ему оптимизм. В дневниковых записях отмечается, как он устал, как трудно сохранять бодрость. «Чувствую себя усталым и разбитым, – писал он 1 сентября. – Это все блокада, нам надо ее прорвать – полностью, – мы запаздываем».
Обстрел был такой ужасный, что площадь перед Финляндским вокзалом стали называть «долиной смерти», а Литейный мост окрестили «чертов мост». Предпринимались исключительные меры, чтобы уменьшить потери. Поезда теперь отправлялись не с Финляндского вокзала, а со станций Пискаревской и Кушелевской; закрылись кинотеатры «Аврора» и «Молодежный»; переместили 132 трамвайные остановки, время работы театров и кино изменилось, приказали специально прикрыть мешками с песком 90 магазинов, а 8 – перевести в другие помещения. На улицах стали появляться объявления, начертанные белой и синей краской: «Граждане! При артиллерийском обстреле эта сторона улицы наиболее опасна». В июле 1943 года убито было 210 человек, ранено 921. Имелись довольно серьезные основания полагать, что проникшие в город немецкие агенты корректировали орудийный огонь. Чтобы контролировать действия немецкой артиллерии, полковнику Н.Н. Жданову поручили руководство ведением контрбатарейного огня.
По Ленинграду распространились слухи, что война закончится к 15 сентября. Вишневский, как и многие другие, считал, что они исходят от немецких агентов. Один пожилой писатель сообщил ему, что война, по мнению поэта Николая Тихонова, продлится еще не меньше года. А каково мнение Вишневского? Но он от прогнозов уклонился – война, видимо, зимой продлится, но может кончиться и раньше, «если наши союзники примут участие». (Это было в разгар советских призывов открыть второй фронт.) Но есть ли надежда, что прекратятся артиллерийские бомбардировки, допытывался приятель. Вишневский с уверенностью ответил, что надежды нет, пока блокаду не снимут полностью. Продолжался тяжелый артиллерийский обстрел; в сентябре 11 394 снаряда упало на город, убитых было 124, раненых 468. Впервые с начала войны люди больше всего стали бояться артиллерийского огня, были дни, когда жизнь в городе почти полностью
