Политическое руководство было на стороне Кортунова. На XXIII партийном съезде, состоявшемся весной 1966 г., Брежнев отметил необходимость «дальнейшего ускоренного развития нефтяной и газовой промышленности». Председатель Совета министров Косыгин подчеркнул, что из этих двух отраслей газовая промышленность должна развиваться более быстрыми темпами и ее объемы добычи должны вырасти со 128 млрд кубометров в 1965 г. до 225–240 млрд кубометров в 1970 г., т. е. увеличиться более чем на 80 %[26]. При этом добычу нефти планировалось увеличить только на 45 %. Сохраняла актуальность долгосрочная задача, сформулированная Хрущевым еще в 1961 г., – увеличить производство газа к 1980 г. до 720 млрд кубометров, и это должно было произойти прежде всего благодаря сибирскому природному газу. Совет министров дал Мингазпрому разрешение на проведение ускоренными темпами поисково-разведочных работ на севере Тюменской области.

В то же время между потенциальными экспортерами разгоралась ожесточенная международная борьба за доминирование на формирующемся западноевропейском газовом рынке. Кортунов пытался убедить Брежнева и Косыгина в том, что если СССР хочет принять участие в этой гонке, то нужно приступать к незамедлительным действиям. Он доказывал, что необходимо как можно скорее завершить строительство трубопровода из Сибири в Европу, – трубопровода, который начиная с 1970-х гг. должен обеспечивать экспорт 10 млрд кубометров сибирского газа. Другие источники, находящиеся в основном на Украине, следует привлекать только на начальном этапе. Госплан по-прежнему относился к этому проекту скептически, несмотря на правительственное решение об освоении сибирских газовых месторождений. Центральные органы планирования настаивали, чтобы Мингазпром изучил возможность альтернативной экспортной схемы, без включения объемов сибирского газа. В частности, плановики полагали, что экспорт газа в Западную Европу было бы лучше скоординировать с импортом газа из Ирана, который, согласно договоренности 1966 г., должен был осуществляться с 1970 г[27].

Байбаков и его коллеги не были уверены, что экспорт сибирского газа на большое расстояние, в частности в Италию, будет экономически эффективным. Кортунов представил им подробные расчеты, доказывающие обратное. Как предполагалось, реальные издержки на транспортировку сибирского природного газа до западной границы составят 5 руб. 60 коп. за тонну эталонного топлива, включая издержки на строительство почти 6000 км трубопровода, на приобретение 6,8 млн тонн стальных труб, 32 компрессорных станций, а также 4,4 млрд руб. капитальных затрат. По мнению Министерства внешней торговли, которое поддерживало проект Кортунова, было вполне возможно договориться с Италией о цене приблизительно 12–14 руб. за эталонное топливо, что дало бы существенную прибыль – 64–84 млн руб. в твердой валюте ежегодно. Учитывая, что расходы на импорт стальных труб, компрессорных станций и другого оборудования составили бы около 400 млн руб., это означало, что издержки, связанные с этой экспортной схемой, могли окупиться всего за 5–6 лет. Кортунов отмечал, что по завершении этого периода «валютную выручку от реализации экспорта газа можно будет использовать в народном хозяйстве», т. е. на цели, которые могут быть и не связаны с энергетической промышленностью[28].

Однако Госплан продолжал доказывать, что планы Мингазпрома были слишком амбициозными, дорогими и чрезмерно рискованными. Когда заключали экспортное соглашении с Италией, главным пунктом которого было строительство с нуля огромной трубопроводной системы, тянущейся с территории Сибири, то предполагалось, что различные геологические, технические и логистические проблемы могут быть решены в кратчайшие сроки. Даже если бы СССР удалось договориться об импорте большого количества западных стальных труб для магистральной транспортировки сибирского газа, никто не мог дать гарантию, что этот проект окажется удачным. Кортунов был готов пойти на риск, но Байбаков считал, что эта экспортная схема может обернуться полным провалом и, кроме того, негативным образом скажется на внутреннем газоснабжении. Поэтому если и экспортировать советский газ, то не из Сибири, а из Украины, Центральной Азии или Ирана. По мнению Кортунова, было просто смешно считать экспорт газа из Сибири угрозой для безопасности внутреннего газоснабжения. Он подчеркивал, что объемы предполагаемых поставок западным импортерам будут ничтожными в общем балансе страны – они составят лишь 1,7 % общей добычи газа в 1971 г. и около 4 % запланированного уровня добычи на 1975 г. Поэтому трудно себе представить, чтобы экспорт «нанес урон промышленности страны и советским городам с точки зрения безопасности поставок газа»[29].

Мингазпрому не удалось склонить Госплан на свою сторону. Правда, Кортунов собрал достаточно сильную коалицию союзников и надеялся, что они смогут убедить Центральный Комитет партии и Совет министров одобрить стратегию экспорта природного газа, и июня 1966 г. Косыгин дал официальное распоряжение Мингазпрому и Министерству внешней торговли начать «переговоры с итальянским государственным концерном ENI по поводу строительства газопровода СССР – Италия и закупок природного газа из Советского Союза, а также в связи с этим по поводу приобретения труб и оборудования для газовой промышленности на основе долгосрочного кредитования»[30]. В ходе последовавших советско-итальянских переговоров разговор шел исключительно об экспорте газа из Сибири, а также о встречной торговле, включая 1,3 млн тонн стальных труб большого диаметра, которые пошли бы на строительство соответствующего газопровода. Распоряжение Косыгина означало, что Советский Союз впервые заявил о своей амбициозной программе экспорта природного газа в капиталистические страны и обозначил свою роль в качестве игрока на западноевропейском рынке газа. Это был шаг в неизвестность. Никто не знал, какие последствия будет иметь это решение в долгосрочной перспективе.

Подводя итоги, можно сказать, что в период с 1964 по 1966 г. постепенно развивалась советская газовая экспортная стратегия. Она была непосредственно связана с амбициозной программой создания внутренней системы газоснабжения и, в частности, с интеграцией недавно открытых газовых месторождений в Сибири в формирующуюся сеть советских газопроводов. Внутренние разногласия по поводу будущего сибирских газовых месторождений вылились в дебаты о перспективах экспорта, во время которых некоторые советские руководители резко выступили против экспорта газа в целом. Однако главное противоречие заключалось не столько в том, следует ли подключать западноевропейские страны к советским газовым системам, сколько в том, каким образом и когда можно будет начать экспорт. Такие факторы, как обнаружение ряда неожиданно больших газовых месторождений в Сибири, а также быстро растущий интерес со стороны потенциальных импортеров в Западной Европе, все больше усиливали интерес СССР к возможности экспорта газа по ту сторону железного занавеса. Главной мотивацией была перспектива выручки в твердой валюте за продажу природного газа, однако Мингазпром также интересовал вопрос об одновременном встречном импорте стальных труб большого диаметра от ведущих западноевропейских производителей. Это поддержало бы внутреннюю систему газоснабжения и как следствие укрепило бы позиции Мингазпрома относительно других отраслей топливно-энергетического комплекса.

В советских архивных материалах ясно прослеживается, что в течение этих лет самым близким