кладовую для серебра. Вчера бабушка показывала мне, каким туалетом я могу пользоваться. Это не гостевой санузел недалеко от холла, который бабушка называет «золотой уборной». И не санузел рядом с кухней, внутри которого установлена огромная гидромассажная ванна. И точно не туалет наверху. Мне предстоит воспользоваться уборной для прислуги внизу, в подвале, где стены сложены из отсыревшего камня, а в каждом укромном уголке обитает волосатый паук с устрашающими фасеточными глазами-бусинками.

– Внутри есть все необходимое, – сказала вчера бабушка, дернув за шнур голой лампочки и отведя меня вниз по скрипучей, скользкой лестнице.

Теперь я стою перед дверью в подвал рядом с кухней, собираясь открыть ее и спуститься, но мои ноги прилипли к полу. Я не могу пошевелиться.

«Тук-тук-тук», – слышу я и едва не выпрыгиваю из собственной кожи.

Я поворачиваюсь и вижу выпученные глаза Дженкинса, смотрящие на меня сквозь стекло кухонного окна. Он несколько раз качает головой и говорит что-то, чего я не понимаю.

– Я вас не слышу, – отвечаю я, – я не понимаю, что вы говорите!

Дженкинс переходит от окна к стеклянной двери, открывает ее, но не заходит внутрь. Вместо этого он просовывает внутрь голову и шепчет:

– Тебе не обязательно туда спускаться.

– Нет, обязательно, – говорю я. – Мне нужно в туалет.

Я помню, что сказала бабушка, что Дженкинс только выглядит жутким, хотя на деле он пудинг; пудинг для меня гораздо предпочтительнее. Он весь покрыт мелкими царапинами – вероятно, от розовых шипов, и на кожаном ремне, обернутом вокруг талии, он носит угрожающий набор острых инструментов. При виде заточенных бритв его машинок для стрижки у меня по спине пробегает дрожь. И все же он лучше пауков. И сейчас он моя единственная надежда.

– Извините, сэр, – говорю я, – не проводите меня в подвал?

– Я бы хотел, Крошка-клещ, – говорит он, – но меня не пускают в дом. Я ведь грязный работяга и все такое. Если госпожа поймает меня – снимет шкуру. Потом вышвырнет меня на обочину. Просто зайди в другой туалет. Если будешь аккуратна, миссис Гримторп никогда не узнает, – говорит он, подмигивая.

Я киваю и сглатываю.

Дженкинс тихо закрывает дверь, затем снимает с пояса ножницы и начинает терзать живую изгородь у окна.

Я несколько раз глубоко дышу, чтобы успокоиться. Бабушка строго запретила мне посещать туалеты на первом этаже, а последнее, чего я хочу, – это рассердить миссис Гримторп своим пренебрежением к правилам, из-за которого с меня могут снять шкуру, что звучит крайне неприятно.

Я направляюсь в переднюю и замираю под ледяными осколками модернистской люстры. Возможно, если я воспользуюсь туалетом наверху, все свидетельства моего присутствия припишут мистеру Гримторпу или его секретарю. Я на цыпочках поднимаюсь по главной лестнице – ступени скрипят от каждого моего шага. Лестница ведет к небольшой площадке у окна, а затем вздымается дальше, на второй этаж. Я добираюсь до самой ее вершины и смотрю на длинный коридор, оклеенный темными обоями, которые должны казаться красивой парчой, а кажутся сотнями прищуренных глаз, наблюдающих за каждым моим движением.

Я иду по коридору, а свет над моей головой включается, как по волшебству. Прохожу одну роскошно обставленную спальню за другой, быстро заглядывая в каждую: в одной – кровать с балдахином, в соседней – старинная латунная кровать, словно из фильма «Набалдашник и метла»[9]. Наконец я нахожу туалет, где закрываю за собой дверь. Сделав все необходимое, я намыливаю и мою руки под водой из золотых кранов, вытираюсь полотенцем для рук, настолько мягким, что оно похоже на облачко. Открыв дверь, я с чувством огромного облегчения покидаю уборную.

Я знаю, что мне следует спуститься по лестнице и вернуться к чистке серебра, но, глядя в коридор, вижу открытую дверь, что ведет в просторную комнату, от которой у меня перехватывает дыхание. Это библиотека, бабушка уже описывала мне ее, но ничто не могло подготовить меня к тому, чтобы увидеть ее в реальной жизни. Даже издалека я вижу, что она от пола до потолка заставлена книжными полками, на которых виднеются дорогие кожаные корешки, красные и синие, зеленые и золотые.

Бывают дни, когда мои ноги меня не слушаются, и сегодня как раз такой день. Ноги крадутся на цыпочках по коридору, верхний свет манит меня вперед. Прежде чем я это осознаю, я оказываюсь на пороге впечатляющей библиотеки. В углу вблизи окна стоит бархатная кушетка, а рядом с ней лампа для чтения в виде застывшей в танце медной нимфы, которая придерживает абажур. Высокая лестница с колесиками прислонена к дальней стене. Благодаря ей я могла бы добраться даже до самых верхних полок.

Очарованная, я переступаю порог. Некоторые из этих книг я видела в публичной библиотеке, о других слышала там же. Здесь есть и новые для меня книги, в том числе с именем Джей Ди Гримторпа на корешках: «Секрет покойника», «Яд и наказание», «Таинственный гость». Я протягиваю руку и провожу кончиками пальцев по полке с кожаными обложками ослепительных оттенков. «Граф Монте-Кристо», «Сказки братьев Гримм», «Поворот винта»[10]… И хочется мне теперь лишь одного: вынуть какую-нибудь из них, свернуться калачиком на кушетке и затеряться меж страниц.

Клац-клац-клац-клац-клац.

Печатные клавиши снова звучат, теперь намного ближе. Именно тогда я вижу это: тонкий луч света из трещины внизу ближайшей, заставленной книгами стены. Я приближаюсь к лучу.

Тут я слышу шаги. Кто-то расхаживает по другую сторону стены.

– Бессмысленная переменная! Чепуха, все чепуха. Чума на оба ваших слова! – рычит и хрипит мужской голос.

Шаги переходят в топот, затем что-то стучит по полу. Я чувствую вибрации под своими ногами.

Тень падает на лучик света на половицах. Я делаю несколько неуверенных шагов ближе к стене, и доски под моими ногами поскрипывают.

– Кто здесь?! – слышу я оглушительный рев.

Я слишком молода, чтобы иметь проблемы со слухом, и мои уши не могут ошибиться: то звучит злобный голос кровожадного тролля.

– Отвечайте! – требует тролль.

Меня охватывает дрожь, ведь я вижу его мысленным взором – горбатого и волосатого, с торчащими клыками и налитыми кровью глазами. Он схватит меня за завязки фартука и сунет мое извивающееся тело прямо в свой зияющий, ненасытный рот.

Я не двигаюсь, не бросаюсь бежать и даже не пытаюсь выяснить больше, потому что, как говорит бабушка, любопытство сгубило кошку, и в данном случае кошкой я быть не хочу.

В комнате становится тихо, так что я чувствую ужасное облегчение. Но тут мои ноги снова действуют сами. Внезапно я крадусь вперед, приседаю. Мне не совладать с собой. Я растягиваюсь