– Ну что ж… – Цанава нервно дёрнул щекой и повернулся к водителю: – Товарищ сержант госбезопасности!

– Я…

– Вот теперь – вперёд!

Выкрикивая что-то неразборчивое до ужаса противным и главное – страшным, как ему самому казалось, голосом, шофёр решительно ворвался в сени, где для пущей убедительности (но скорее просто для собственной храбрости!) несколько раз пальнул из «маузера» в воздух, и «полетел» дальше, в глубь дома…

Однако не успел Ярослав медленно досчитать до десяти, как Василий уже без лишней помпы вернулся назад, к своим соратникам. Точнее, вышел из двери и с отрешённым видом опустился на грязное крыльцо, не выпуская из рук драгоценную комиссарскую «волыну».

– Увы, но там, акрамя гаспадыни[27], никого нет! – обронил он донельзя печально.

Практически сразу после этих слов над ним нависла крупная женская фигура в каком-то уму непостижимом балахоне: то ли в пеньюаре, то ли в обычном повседневном сарафане – хрен их, этих баб, поймёт.

– Ну?! – «красотка» упёрла руки в крутые бока и, уставившись в переносицу кавказца (тот единственный был в форме, а, значит, по наивному, но почти всегда безошибочному бабскому наитию, и являлся самым главным во всей компании!), принялась ожидать ответа.

– Где Марек? – растерянно выдавил ксёндз.

– А мне откуда знать? – удивлённо выплюнула ответ гром-баба, как мысленно окрестил её Ярослав.

– Отставить, гражданочка, – Лаврентий Фомич привычно начал прибирать инициативу к своим рукам.

– Люба…

– Что, Люба?

– Звать меня так…

– А… Любушка-Любаша… Идёмте в избу, я вам задам несколько вопросов. А вы напишите объяснение. Надеюсь, чернила у вас есть?

– Нет. Только карандаш.

– Пойдёт! – Цанава деловито достал из планшета чистый листок бумаги и следом за хозяйкой переступил порог её жилища.

При этом обернулся и приказал оставшимся на улице товарищам:

– Прошу нас не беспокоить! Как минимум – четверть часа, ясно?!

– Так точно! – отрапортовал за всех Василий.

19

– Пошли, пан отче, прогуляемся! – решил не терять зря времени Плечов.

Ведь ему предстояло ещё очень многое узнать из уст настоятеля храма Сердца Иисуса. А когда в следующий раз удастся погутарить с ним вот так запросто – без лишних свидетелей, с глазу на глаз?

То-то же…

Точной даты никто не обещает.

– С удовольствием! – бесконечно устав от вообще-то не самого продолжительного общения с наркомом, поспешно согласился с предложением родственной интеллигентской души Сейловичский пастор. – А вопрос, сын мой, мне можно задать?

– Не возражаю.

– Пан… Простите, товарищ Цанава назвал вас профессором. В какой, если не секрет, сфере, области, ипостаси?

– Философской.

– Выходит, мы с вами практически коллеги? – длинноногий ксёндз подобрал сутану, дабы не грязнить её нижний край (босые ступни при каждом новом шаге чуть ли не по щиколотки проваливалась в тёплый жёлтый песок) и заторопился в сторону своего прихода с такой скоростью, что бедный Яра едва успевал за ним.

Но вести диалог – не забывал.

– Согласен. Любой священнослужитель, богослов – наш брат. Только вы, пожалуйста, о таких моих выводах больше никому не распространяйтесь.

– Почему?

– Уж больно неоднозначные отношения сложились в последнее время между нашей рабоче-крестьянской властью, которой лично я искренне симпатизирую, и христианскими церквями, в особенности – католической.

– Хорошо, что вы это понимаете… – Ксёндз вдруг резко остановился и, дождавшись основательно отставшего попутчика, взял учёного под руку. – Кстати, как вас по батюшке? Извините, запамятовал.

– А как ещё может быть на святой Руси? Естественно – Иванович.

– И что вы заканчивали, уважаемый Ярослав Иванович?

– МИФЛИ.

Рядовым гражданам, живущим на периферии, даже довольно образованным, эта аббревиатура обычно ничего не говорила, но собеседник нашего главного героя почему-то вдруг резко изменился в лице, что конечно же не ускользнуло от внимания Плечова.

Похоже, что название престижного, но не очень известного московского вуза, было достаточно хорошо знакомо Божьему слуге!

Что он сам вскоре и подтвердил – причём с явным восторгом в тонком, дребезжаще-блеющем – чуть ли не козлином – голосочке:

– Московский институт философии, литературы и истории… О! Это очень серьёзное, уважаемое заведение, в котором преподавал один мой знакомый.

– Возможно, и я с ним знаком… Не подскажете его имя?

– Чуть позже.

– Не возражаю, отче… А ваша альма-матер как называется?

– Очень просто: Пинская духовная семинария.

– Тоже неплохо, – сухо похвалил агент, незамедлительно переводя разговор в нужное ему русло. – Особенно, если учесть, что оттуда вышло множество уважаемых людей во главе с паном Колосовским[28], – викарием при декане костёла Божьего Тела.

– Згадзам ше.

– Что это значит?

– «Согласен». По-польски… Мы с Гжегожем, который давно служит не викарием, а настоятелем упомянутого вами храма, если хотите знать, однокурсники, – одну за другой продолжал раскрывать свои «семейные» тайны болтливый пастор.

– И мы не чужие люди. Не самые близкие, но всё же какие-никакие друзья.

– Пшепрашам…[29] В каком году вы познакомились?

– В тысяча девятьсот тридцать девятом. Осенью. Вскоре после долгожданного воссоединения.

– Именно тогда случилось ваше первое, как сказал пан нарком, пришествие в наши места?

– Да. Иными словами – я приехал в Минск, чтобы преподавать в тамошнем университете.

– Хорошее дело. А в Несвиже как оказались?

– Коллега пригласил, старший товарищ, можно даже сказать – мой наставник, главный по жизни учитель, – не стал юлить Яра. – Он родом из здешних мест.

– Не Фролушкин часом?

– Да, – удивился Плечов.

– Именно эту фамилию я и ожидал от вас услышать, пан профессор. Светлейший человек… был… И, между прочим, очень-очень недурная головушка!

– Знаю.

– Мы с его блаженным сыном, между прочим, в один день родились. И в одном году. Кстати, он тоже здесь, в Несвиже – в соборе у Гжегожа…

– Кто? – разволновался от таких новостей Плечов.

– Павлик, естественно…

– Не может быть!

– Может.

– Но каким образом? Мы ведь оставили его в Олыке![30]

– Сам я, к сожалению, не был свидетелем тех событий. Поэтому могу лишь пересказать услышанное.

– Будьте добры! Окажите уважение! – попросил Ярослав.

– Какой-то красный командир, недавно получивший назначение в наш гарнизон, забрёл вместе с ним во внутренний дворик замка Радзивиллов, и тут Павла словно перемкнуло-переклинило…

– Каким образом?

– Самым обычным… Как это часто с юродивыми бывает – он вдруг бахнулся на колени и принялся целовать под ногами землю. А после наотрез отказался покинуть территорию дворцового комплекса.

– Фамилия офицера случайно не Голобородов?

– К сожалению, мне это не ведомо…

– Давайте, сменим пластинку, уважаемый коллега, – усаживаясь на скамью у костёла Сердца Иисуса, устало предложил Ярослав. – А то аж голова разболелась – столько всего вы наговорить примудрились!

– Давайте.

Агент вытянул ноги и, раскинув влево-вправо длинные тренированные руки, поднял кверху глаза – туда, где посреди бездонного, абсолютно