судебного заседания, и я надеялась, что он скажет что-то язвительное, назовет Мэтью чудовищем, которое никогда не сможет искупить свою вину, и приговорит его к наказанию, которое он заслуживал. Как бы странно это ни звучало, я хотела, чтобы справедливость восторжествовала, хотя и так знала, что он сидит в камере на втором этаже в 40 метрах от меня.

Судья меня не подвел. Он назвал убийство особо тяжким преступлением. За отсутствие раскаяния Мэтью заклеймили исчадием ада.

Я закрыла папку и отложила ее в сторону. Затем вздохнула с облегчением, осознав, что справедливость была восстановлена.

Подождите минуту. Почему я все еще была встревожена? Почему не могла избавиться от неприятного чувства? Достала сигарету из верхнего кармана. Она должна была помочь. Курение всегда меня успокаивало. Я втянула дым глубоко в легкие.

Действие сигареты длилось до тех пор, пока я не затушила окурок в пепельнице. Мне казалось, что та женщина была со мной в кабинете. Я видела, как она лежит на кровати, умирая в муках.

Черт побери. Резко встала, и стул заскрежетал по полу.

Я ходила по крошечному кабинету туда и обратно. Все мои инстинкты говорили мне уйти и поехать домой. Голова указывала сесть за стол и закончить работу. Перестать быть настолько эмоциональной.

Все же я вернулась за стол. Всегда была такой и стремилась довести работу до конца. В личном деле были документы об отдельном судебном заседании с участием матери Мэтью.

Ее признали виновной в воспрепятствовании осуществлению правосудия. Она солгала полиции о том, где находился Мэтью в момент совершения убийства, и обеспечила ему ложное алиби, заявив, что была с ним. В документах были подробно описаны отношения матери с сыном. Они были очень странными.

История жестокого обращения довольно характерна для детства убийц. Если в период взросления видеть только это, неудивительно, что убийцы так же ведут себя с жертвами, когда вырастают.

Что касается отчета о Мэтью, я бы солгала, сказав, что после ознакомления с материалами дела у меня не возникло желания дать ему очень плохую оценку, но я не могла этого сделать. Тот парень делал то, что его просили. Он был не лучше и не хуже большинства преступников в корпусе Д. Я должна была оставаться беспристрастной, поскольку это была моя работа, какой бы тяжелой она ни была временами.

Тем не менее это не означало, что я могла легко забыть его историю. Пока ехала домой, у меня в голове крутились яркие образы и слова судьи. Больше всего, однако, думала о боли, которую жертва чувствовала в предсмертные минуты.

Я заехала на заправку в Камдене, что стало моим вечерним ритуалом. Заправка, разогретая в микроволновке еда, возвращение домой. Должно быть, к тому моменту сотрудники уже знали меня в лицо.

Даже газеты на стойке вызвали у меня тошноту. Я не могла заставить себя прочитать заголовки, поскольку мне хотелось укрыться от мира и его жестокости. Я прошла в алкогольный отдел, нерешительно постояла там минуту, а затем уверенно схватила бутылку красного вина. К черту все, мне нужно было расслабиться.

Наверное, дом никогда не был для меня тем местом, куда бы я спешила. Это был пентхаус с двумя спальнями в Бейкерсфилде, расположенный рядом с тюрьмой, где я раньше работала. Он был построен в 1970-х и выглядел достаточно неплохо. Мой дом был чистым, но ему не хватало характера и атмосферы. Он был скорее практичным, чем уютным. Он был местом, где я могла опустить голову на подушку ночью. Правда, в тот вечер мне это не удалось. Я еще несколько часов сидела на диване и смотрела телевизор, пытаясь расслабиться. Даже инспектор Морс, мой любимый детектив, не смог меня успокоить.

Возможно, вы думаете, что в моей жизни и так хватало преступлений благодаря чтению личных дел, например Мэтью Уолдрама, но я просто обожала криминальные сериалы. Сбор улик, раскрытие дела. Мне нравилось сопровождать детектива до самой развязки. Я успокаивалась, смотря интересные мне передачи на удобном диване. Правда, в тот вечер это не помогало.

Забросила тарелку в посудомоечную машину, а униформу – в корзину для грязного белья. Я чистила зубы, и – БУМ! – образы вернулись, став еще ярче.

Мысли спутались сильнее. Теперь меня преследовала не только умершая женщина, но и сильнейшая ярость – гнев на саму себя за то, что не могла выбросить все это из головы. Что со мной случилось? Раньше мне всегда это удавалось. Я теряла хватку? «Ради бога, Ванесса, возьми себя в руки!» – внутренне кричала я. Конечно, это было совершенно нормально, что чтение личного дела Мэтью так повлияло на меня, но в тюремной системе нельзя мыслить таким образом. Наверное, я воспринимала это как признак слабости.

Всю ночь ворочалась, видя сны, которые могли бы составить конкуренцию самому страшному фильму ужасов. В итоге проснулась в холодном поту. Через три часа вошла в корпус и, как обычно, открыла камеру Мэтью.

– Доброе утро! Как дела? – спросила я своим обычным беспристрастным тоном.

Потирая сонные глаза, он ответил:

– Все хорошо, босс.

Часть меня презирала его, но я бы никогда этого не показала. Не позволила бы чувствам взять верх над профессионализмом.

Кроме того, не я должна была его судить. Его уже судили.

Кошмары продолжались несколько месяцев. Чтобы избавиться от бессонницы, я повторяла, что все это «вздор и чепуха» – ну, знаете, как это делали Френч и Сондерс в скетче про двух старушек. Все это вздор и чепуха, прими это и двигайся дальше.

И вот однажды все прошло, и я снова начала спать. Разумеется, это не прошло бесследно, поскольку такие вещи не могут просто раствориться в воздухе. Они накапливаются, вызывая посттравматическое стрессовое расстройство. К сожалению, я узнала об этом гораздо позднее.

9. Наркотики в корпусе

Уормвуд-Скрабс, сентябрь 2003 года

– Ты перешла от дойки коров к работе в тюрьме? – воскликнул один из надзирателей из крыла Д. Был обеденный перерыв, и он спросил меня, как я здесь оказалась.

– Если вкратце, то да, – кивнула я, кусая сэндвич.

– Можно сказать, что между этими двумя занятиями нет большой разницы. Некоторые заключенные – настоящие животные…

Прежде чем мы успели бы начать оживленный спор о животном поведении, у меня зазвонил телефон. Это был Стив Смит с четвертого этажа. Его уже нет с нами, к сожалению. Он был замечательным надзирателем. Очень хорошо ладил с заключенными, но не переносил дураков, а еще был проницателен как никто другой – идеальное сочетание. Я никогда не забуду нашу первую встречу: Стив отпирал дверь камеры с сигаретой в зубах. До введения запрета в июле 2007 года в тюрьме можно было беспрепятственно курить.

– Босс, босс, вы должны прийти и взглянуть на это! – сказал он, тяжело дыша.

В случае таких звонков вы не тратите время