4 июня во главе прусского кабинета в качестве исполняющего обязанности министра-президента стоял самый старший по выслуге лет член правительства от партии Центра министр социального обеспечения Генрих Хиртзифер. 60-летний Отто Браун, сославшись на свое плохое самочувствие, в тот же день ушел в «отпуск», из которого он не собирался возвращаться на свой пост. С момента выборов в ландтаг 24 апреля он больше не чувствовал себя законным министром-президентом, а без мандата со стороны народа он не представлял себе ответственной деятельности. Поэтому Браун, когда-то сильный политик, возражал против введенного 12 апреля 1932 г. изменения процедуры выборов министра-президента, которые до сих пор препятствовали избранию его преемника. Для него речь теперь могла идти лишь о том, чтобы очистить поле для черно-коричневой коалиции. Бороться за сохранение своей власти, опираясь на меньшинство в ландтаге, как это от него требовали председатель социал-демократической фракции ландтага Эрнст Хайльман и глава берлинской полиции Гржезинский, Браун считал недемократичным и ошибочным.

6 июня к прусскому кризису подключился Папен. Не сочтя нужным поставить в известность временно управляющий кабинет, рейхсканцлер потребовал от президента ландтага, национал-социалиста Керля, созвать ландтаг раньше, чем это было предусмотрено, с тем, чтобы как можно быстрее был избран новый министр-президент. На Хиртзифера и беспартийного министра финансов Клеппера рейхсканцлер попытался оказать давление с помощью аргумента, согласно которому рейх сможет помочь Пруссии решить ее финансовые трудности только тогда, когда будет существовать правительство, сформированное надлежащим образом. Но 8 июня управляющее делами правительство Пруссии смогло собственными силами сбалансировать бюджет, и, таким образом, отпала потребность в услугах рейха по его санации.

Разрешение кризиса парламентским путем тем временем не предвиделось: в ходе переговоров с НСДАП о создании коалиции, которые впервые формально начались в следующие дни, Центр заявил о своей готовности выбрать министра-президента из рядов немецких националистов, но не из состава национал-социалистов — требование, которое переговорщики Гитлера отвергали с порога. «Кабинет баронов» посчитал в этой ситуации, что пришло время оказать массивное давление на Центр. 11 июня барон фон Гайл ратовал перед объединенными комитетами рейхсрата за «ultima ratio» для Пруссии — назначение рейхскомиссара. 12 июня в том же ключе, как днем ранее, это сделал его министр внутренних дел, Папен выступил перед президентами и министрами-президенами южно-немецких земель{534}.

О вмешательстве рейха в дела Пруссии в середине июня также размышлял один известный социал-демократ. В своем разговоре с фон Гайлом Северинг обрисовал ситуацию, которую стоило ожидать после 31 июля 1932 г. — на этот день были назначены выборы в рейхстаг. Он высказал мнение, что, если парламент не окажется работоспособным, стране будут угрожать серьезные беспорядки, и в этой ситуации он мог «отчетливо представить, что рейх в интересах действенной защиты государства устремится к объединению своих сил с силами наиболее крупных федеральных земель». По крайней мере именно так Северинг изложил обстоятельства дела в октябре 1932 г. в записке, направленной в Конституционный суд. Гайл сообщил о беседе имперскому кабинету в общих чертах 21 июня. По его словам, Северинг подчеркнул в своем обращении, что, «очевидно, имперское правительство вскоре будет вынуждено назначить в Пруссии и в некоторых других федеральных землях имперских комиссаров». 25 июня рейхсминистр внутренних дел утверждал, что «прусский министр внутренних дел заявил ему, что лично он не участвует в критике правительства рейха. Если для Пруссии должен быть назначен рейхскомиссар, то пусть это не произойдет слишком поздно».

Поскольку теперь и в национал-социалистических газетах можно было прочесть, что Северинг оказал давление на Гайла с тем, чтобы главой Пруссии был назначен рейхскомиссар, то прусский министр внутренних дел был вынужден выступить с опровержением. 25 июня он заявил, что, напротив, настоятельно предостерегал имперское правительство от того, чтобы оно без веского правового обоснования вводило имперский контроль в отношении какой-либо из федеральных земель или тем более назначало рейхскомиссара. В Пруссии полиция была и продолжает оставаться под его твердым контролем. И все же, что бы на самом деле ни сказал Северинг Гайлу, министр внутренних дел рейха теперь мог исходить из того, что управляющее делами правительство Пруссии не будет оказывать сопротивления, если рейх в конституционно-правовой корректной форме переподчинит себе полицию земли. Северинг очевидно предполагал, что федеральное правительство стремится только к объединению силового потенциала рейха и Пруссии, чтобы избежать открытой гражданской войны. Казалось, Северингу даже не приходило в голову, что для кабинета Папена речь шла в первую очередь о том, чтобы отстранить социал-демократов от власти в крупнейшей из немецких земель{535}.

Социал-демократическая партия атаковала «кабинет баронов» с момента его назначения с неустанной силой. Только в одной сфере СДПГ обнаружила определенную общность с правительством — в области внешней политики. Уже в первый день канцлерства Папена «Форвартс» отметила, что пангерманские силы нападают на бывшего политика Центра за то, что он проводит дипломатию немецко-французского взаимопонимания. Папен в действительности поддерживал хорошие отношения с влиятельными политическими и экономическими кругами соседней страны, которые, в свою очередь, стремились к тесному немецко-французскому сотрудничеству с антисоветским уклоном.

На конференции по вопросам репараций, начавшейся в Лозанне 16 июня, рейхсканцлер попытался решить квадратуру круга: с одной стороны, он потребовал радикальной ревизии Версальского договора, в том числе отмены статьи 231, возлагавшей на Германию ответственность за развязывание войны и причинение всех потерь и убытков, а также полного военного равноправия для Германии. С другой стороны, он предложил Франции подписать консультативный пакт с целью заключения союза в интересах постоянной кооперации генеральных штабов обеих стран. Провал честолюбивого проекта был неизбежен: новый премьер-министр Франции — победитель майских выборов в Национальное собрание, радикал-социалист Эррио — не мог принять немецкое требование о ревизии Версаля, при этом своей идеей тесного франко-немецкого союза Папен задел британского премьера Макдональда.

Предсказуемо было также и то, что Германия при такой исходной позиции не могла добиться успеха на конференции и по вопросу отмены репарационных платежей без какого-либо заключительного платежа. Макдональд склонялся к тому, чтобы согласиться с этим требованием, но связывал это с условием, которого не мог выполнить Папен, а именно — с отказом Германии, по крайней мере временным, от активной политики ревизии Версаля. Для Эррио, напротив, немыслимым было появиться перед депутатами национального собрания без заключительного репарационного платежа в кармане. Сумма, которую требовала Франция, была, однако, существенно снижена в ходе переговоров: с 7 млрд рейхсмарок до максимум 3 млрд рейхсмарок. Эту сумму Германия должна была начать выплачивать самое раннее по истечении трех лет и производить выплаты в течение долгого времени в виде государственных долговых обязательств — при условии, что экономическое равновесие в стране будет полностью восстановлено. И хотя Шлейхер и Гайл высказывали серьезные