также Альтона, стали циркулировать слухи, согласно которым коммунисты «отомстят за Экернфорд». Ситуация еще более обострилась после того, как 12 июля в канаве у коммуны Санкт-Михелисдон в округе Дитмаршен был обнаружен труп функционера КПГ, который уже двое суток считался пропавшим без вести. Регирунсгпрезидент округа Вальдемар Абегг, брат статс-секретаря, вслед за этим запретил большинство митингов НСДАП, КПГ и СДПГ, проведение которых было намечено на выходные. К немногим исключениям относился марш национал-социалистов через Альтону.

Решение Абегга исключить Альтону из общего запрета на проведение демонстраций было непостижимой ошибкой. Также непостижимым было то, что начальник местной полиции социал-демократ Эггерштедт, бывший также депутатом рейхстага, именно в эти дни предпринял свой избирательный тур, а его наиболее важные сотрудники находились в отпуске. Ведь не могло быть сомнений в том, что СА своим маршем через «красную цитадель» стремится спровоцировать коммунистов, а сторонники КПГ, со своей стороны, отнюдь не намеревались пассивно воспринимать этот вызов.

17 июля 1932 г., незадолго до наступления пяти часов вечера, прогремели первые выстрелы. Огонь открыли коммунисты в тот момент, когда пользующееся особо дурной славой подразделение СА достигло перекрестка улиц Гроссе Йоханесштрассе — Гроссе Мариенштрассе — Шауенбюргерштрассе. Штурмовик Кох был убит на месте, ряд других получили ранения. Полиция в ответ открыла огонь из карабинов и пистолетов. В итоге погибло 18 гражданских лиц, из которых большинство были убиты в результате рикошетов. Среди жертв была женщина — член национал-социалистической женской организации из Эппендорфа, трое мужчин — члены КПГ, две женщины, входившие в КПГ или близко к ней стоявшие организации, член СДПГ и член «Рейхсбаннера»{541}.

Начальник берлинской полиции Альберт Гржезинский был поставлен в известность о событиях в Альтоне прусским министерством внутренних дел вечером 17 июля по телефону. Тогда же ему был задан вопрос: как бы он поступил в сложившейся ситуации, если бы он был министром внутренних дел Пруссии. В своих воспоминаниях, написанных год спустя, Гржезинский утверждал, что его ответ прозвучал следующим образом: «Я тотчас же сместил бы со своих постов начальника полиции Альтоны и регирунгспрезидента округа и ввел бы в Альтоне чрезвычайное положение». Подобный шаг, как полагал задним числом Гржезинский, «подтолкнул бы республиканскую общественность к борьбе и вынудил бы силы реакции перейти к обороне».

Но компетентные министры и не думали о подобной демонстрации решительности. Если Карл Северинг не ошибается в своих мемуарах, то он 16 июля, т. е. за день до «кровавого воскресения», заявил партийному руководству СДПГ, что все указывает на то, что назначение рейхскомиссара главой Пруссии состоится еще до выборов в рейхстаг. «Позиция прусских министров — социал-демократов и поддерживающих их партий в существенной мере будет зависеть от того, в какой форме последует это назначение, будут ли сохранены конституционные кондиции или Шлейхер почувствует себя настолько сильным, чтобы пренебречь предписаниями конституции. В этом случае возникает вопрос о возможности или обязательности выступления силами прусской полиции, поддерживаемой массами “Железного фронта”, против незаконных действий имперского правительства, на стороне которого выступит рейхсвер. Несмотря на все попытки разложить ее, берлинская полиция в своем большинстве остается верной республиканскому правительству. Принимая во внимание боевую мощь рейхсвера в сравнении с полицией, ее использование возможно только в том случае, если речь идет о непродолжительной по времени демонстрации сопротивления».

В этот момент, как пишет Северинг далее, его прервал главный редактор «Форвартс» Фридрих Штампфер, который заметил, «что я не имею никакого права проявлять храбрость за счет моих полицейских. Но это было также и моим мнением. Я ни в коем случае не намеревался рекомендовать партийному руководству обозначенный выше вид обороны. С другой стороны, я чувствовал себя обязанным обсудить здесь все возможности оказания сопротивления или выражения зримого протеста. Совещание единодушно пришло к выводу, что при любом развитии ситуации следует оставаться в правовых рамках конституции».

Отто Веле, один из двух председателей СДПГ, вспоминал спустя полгода об еще одной встрече с Северингом, в которой также приняли участие Ганс Фогель, другой председатель партии, а также депутат рейхстага Пауль Гертц. В ходе этой беседы, которая согласно Велсу состоялась 18 июля, Северинг поставил вопрос о том, не пришло ли время для отставки прусских министров. Обосновывая свою позицию, Северинг сослался на последовавший в тот же день запрет на проведение любого рода демонстраций, изданный правительством рейха без какого-либо согласования с федеральными землями. Веле, поддержанный Фогелем и Гертцем, настойчиво отговаривал Северинга от такого шага. «Внезапная отставка Северинга… поставила бы большое число наших товарищей по партии, которые занимают оплачиваемые посты или работают на добровольных началах в органах управления общин и федеральных земель, перед вопросом, какие выводы они должны сделать из этой отставки для себя. Мы одни не можем нести ответственность за инициативу Северинга. Его отставка вызвала бы в партии серьезные протесты. Поэтому мы хотим, чтобы этим вопросом занялись компетентные инстанции»{542}.

Упомянутый Северингом всеобщий запрет собраний под открытым небом правительство планировало еще с 12 июля. События в Альтоне дали ему основание перейти от слов к делу. В тот же день, 18 июля, президент прусского ландтага национал-социалист Ганс Керль потребовал в своем письме к Папену переподчинить полицейские силы Пруссии рейху. Тогда же в своей телеграмме из Кенигсберга Гитлер высказал рейхсканцлеру жалобу относительно «чудовищной полицейской провокации» и потребовал от Папена незамедлительно положить конец «безответственной полицейской политике, направленной на создание хаоса».

Но правительство рейха уже не нуждалось в такого рода призывах. «Кровавое воскресение Альтоны» предоставило ему возможность вновь вернуться к плану от 12 июля, согласно которому удар по Пруссии должен был быть нанесен 20 июля. Еще 18 июля Хиртзи-фер, Северинг и Клеппер получили приглашение на беседу в рейхсканцелярию, которая назначалась на 10 часов утра 20 июля. На вопрос о предмете беседы Нобису, министериальдиректору Северинга, был дан ответ, что речь пойдет о финансовых, сельскохозяйственных и внутриполитических проблемах. А Гитлер 19 июля получил на летном поле близ Коттбуса гораздо более точную информацию: Геринг, Геббельс и Рем сообщили ему, что завтра будет назначен рейхскомиссар Пруссии и что эту должность займет обер-бургомистр Эссена Брахт. «Это половина решения проблемы, однако все же кое-что», — комментировал Геббельс в своем дневнике{543}.

Утренние газеты 20 июля описывали положение таким образом, что назначение рейхскомиссара является уже практически свершившимся фактом. «Форвартс» вышла подзаголовком «Руки прочь от Пруссии! Нацист Керль требует рейхскомиссара!» Но напрасно было бы искать в партийном органе социал-демократов сообщения о защитных мерах. Так как прусское правительство самое позднее начиная с 18 июля больше не имело иллюзий в отношении намерений имперского правительства, у него были