рыботорговцем, а продавец соевого творога — торговать соевым творогом. Достаточно хорошо питаться, прилично одеваться, в меру развлекаться и в меру наслаждаться — таков был их идеал. Вражда местных сэйюкайевцев и минсэйтовцев была для них тоже своего рода развлечением, чем-то вроде собачьей драки, боя быков или бейсбола. Всякая попытка выйти за рамки такого существования пугала их, и вместе с тем люди, сумевшие перешагнуть за эти рамки и добиться успеха, возбуждали в них ревность и зависть... Такое же отношение у них было и к лесоторговцу Ито. Представители враждебной партии, руководимой хозяином дома «Ямадзи», презрительно высмеивали его затею с консервной фабрикой и металлическим заводом, равно как и созданную им компанию по производству льда. Они считали эти предприятия дутыми и предсказывали им неминуемый крах. Но вот раздался первый выстрел, которого так ждал Ито, и предприятия его были завалены военными заказами, деятельность банковских контор в городе необычайно оживилась, масштабы финансовых сделок достигли размеров, которые ему раньше и не снились, и денежки сами потекли в карман Ито. Тогда враги его прикусили язык и явно приуныли.

— Что ж, по существу эта война ведется в интересах военных фабрикантов, они наживаются на ней,— сказал Сёдзо.

С дядей можно было вести такой разговор. Нужно было только избегать таких выражений, как «капиталистический строй», и не говорить о пролетариате как о жертве этого строя.

— С известной точки зрения, возможно, это и так,— ответил дядя, улыбаясь.— Фабриканты оружия наживаются, а другие мучаются завистью: видит око, да зуб неймет! Короче говоря, даже Киити и тот потерял покой. «Люди,— говорит,— наживают бешеные деньги, а я в это время сижу и в носу ковыряю. Дедовская торговля сакэ — это сейчас не занятие. Больше я не в силах терпеть!» Я его недавно пробовал урезонить. Погоди, говорю, не кипятись, не пори горячку. Война — это мировая лихорадка. Кончится ли она для нас победой или поражением — вечно длиться это не будет. Еще год-другой — и кончится. А что потом? Даже крупным военнопромышленникам туго придется. А твое дело спокойное, надежное. Пока японцы не перестали отказываться от рюмочки сакэ, ты можешь себе и в ус не дуть.

— Да в войну дела и в магазине идут, кажется, не так уж плохо! Провожают на фронт — пьют, наши бьют — пьют, наших бьют — тоже пьют! Чего еще надо!—усмехнулся Сёдзо.

— Так-то оно так,— задумчиво произнес дядя и постучал трубкой о край бамбуковой пепельницы.— Но все-таки пуль выпускается больше, чем выпивается рюмок сакэ, и на сакэ особенно не наживешься, как бы ты в него ни подливал водичку. Так что по-своему Киити, может быть, и прав.

Сочувственный тон дяди несколько удивил Сёдзо. «До чего же глубокие корни пустила вражда с Ито! Дядя и тот ею заражен»,— подумал он, но не стал говорить об этом. Он хотел было рассказать дяде о том деле, которое ему надо было сделать до отъезда в Токио, но тут же заколебался: а стоит ли?

Позвали к ужину. Дядя с племянником перешли в столовую. Пол здесь был устлан такими же янтарного цвета циновками из тростника. Плетеные камышовые двери были раскрыты, из долины веяло приятным прохладным ветерком. Посреди комнаты стоял круглый обеденный стол — покрытый красным лаком массивный старинный стол нагасакской работы.

Подали обещанного морского окуня тай с лапшой. С точки зрения кулинарии блюдо это немудреное, но выглядело оно очень красиво. На большой овальной тарелке с широкой синей каймой огромный жареный окунь, вокруг него волнами уложена остуженная лапша, пересыпанная рублеными яйцами, грибами, мелко нарезанной зеленью —-казалось, будто окунь плывет на расцвеченных волнах. Самое главное в приготовлении этого блюда — хорошо сваренная лапша и особый соус, который к ней подается.

Есисуке, будучи человеком больным, ел немного, но был привередлив в еде, и тетушка тщательно следила за тем, чтобы все было вкусно приготовлено и имело аппетитный вид. Лапша сегодня, как и всегда, была сварена отлично — хоть ножом режь, недаром это блюдо считалось коронным номером тетушкиной кухни. Вкусным был и соус из хрена и арроурута. Все это давно было знакомо Сёдзо, вплоть до каймы на тарелке.

— От Тацуэ есть какие-нибудь вести? —спросил вдруг дядя, пока тетушка большими хаси из слоновой кости накладывала ему в миску лапшу.

— Да. Пришла ей в голову такая фантазия — прислала мне открытку с видом.

— Где она сейчас?

— Она говорила, что пока пожар не охватил всю Европу, они постараются побывать везде, где только удастся.

Внимание мира, прикованное до сих пор к положению в Китае, сейчас переключилось на события в Европе. Гитлер точил клыки на Польшу, между английским послом в Германии Гендерсоном и германским министром иностранных дел Риббентропом велись переговоры по поводу англопольского пакта.

— Да, если сейчас начнется заваруха, они могут попасть в затруднительное положение. Правда, денег у них достаточно, но все же... За границей — это не то что дома.

— Тацуэ учитывала возможность такого осложнения и говорила, что тогда они уедут в Испанию. Поскольку там только весной кончилась гражданская война, испанцы постараются не ввязываться в мировую драку. К тому же наш посланник в Испании большой приятель Тацуэ, в случае чего он им поможет.

В памяти Сёдзо мелькнул Садзи, блестящий, элегантный, молодящийся. Бедняга, как ни следил он за своей внешностью, ему не удавалось скрыть пергаментный цвет своей кожи и мелких морщинок, выдававших его возраст,— сразу видно было, что он изрядно потасканный субъект. Этот дипломат (так же, как и художник Мидзобэ), подделываясь под галантного рыцаря средних лет, стремился склонить Тацуэ к тайной связи. Сёдзо давно разгадал его намерения, да и Тацуэ этого от него не скрывала. Когда она заговорила о том, что, может быть, придется бежать в Испанию и Сёдзо намекнул ей на Садзи, она залилась веселым смехом: «Вот он-то и окажет мне всяческое содействие. И мне и моему мужу! Чем же плохо?»

Сёдзо сосредоточенно ел лапшу и вспоминал ответ Тацуэ. Дядя говорил о ней, что она точная копия Таруми. Сёдзо подумал: «Но как она все-таки прелестна, если даже ее сходство с отцом ни у кого не вызывает к ней отвращения!»

— Кстати, у Масуи-сана тоже неприятности,— заговорила тетя, успевавшая угощать мужчин, есть сама и разгонять веером дым от противомоскитного ароматического курения, чтобы муж не наглотался дыма.

В городе так уж повелось: когда речь заходила о Таруми, непременно вспоминали Масуи — и