Поднявшись на ноги, Гласеа подошёл к не так давно раненному коварной струной другу и забрал у него домру.

– Умеет ли владыческая дочь танцевать?– вернувшись к девушке, он с улыбкой легко ударил по струнам.– Или только слух хороший?

Та только фыркнула, с показушной надменностью отвернувшись, но вопрос её все же зацепил. Даже стоя спиной и начав играть знакомую им, бродячим, мелодию, Гласеа лопатками чувствовал украдкой брошенный заинтересованный взгляд.

Ещё один удар по струнам лёгкой, привыкшей к такому делу, рукой, начал музыку, на которую бы никто не обратил внимания. Поначалу она казалась такой же, как и звучавшая ранее, типичной для любого эрейца, кто хоть раз был в таверне или видел бродячих артистов, но спустя два аккорда изменилась до неузнаваемости.

Исчезла знакомая многим жалейка, отдавшая место звонкой, резвой зурне, лёгкие быстрые удары барабана подхватили ритм, который Гласеа машинально отстукивал ногой.

Все ещё делая вид, что обиделась на его прежнее замечание, Мадлена украдкой посматривала в сторону музыкантов, и в этом была не одинока. Музыка, заставлявшая как минимум притопывать в такт, а то и вовсе идти в пляс, была ей незнакома. Она пришла откуда-то из-за пределов империи, принёсшая с собой тепло солнца и шум морских волн, беззаботность и желание наслаждаться каждым, данным тебе моментом, а не мчаться постоянно вперёд в бесконечной попытке устроить себе достойное существование.

Можно было изображать непричастность и дальше, но, как и окружающие, Мадлена не смогла сдержать собственного удивления и интереса, когда Гласеа запел.

Неизвестный язык, ранее услышанный ей в разговоре, казался на первый взгляд грубым, хрипящим, но в музыке терял эту шероховатость. Чуждый каждому из присутствующих, он вплетался в мелодию, становясь её частью, и в какой-то момент становился понятен всем.

Будто просил присоединиться, отбросив все мирские заботы в сторону.

4.

Завидевшие его солдаты моментально вытянулись по стойке смирно, но Самаэль только махнул на них рукой и приказал перейти ближе к площади, следить за обстановкой. Мостки, перекинутые через небольшую реку, делившую город на две части, обязался взять под своё внимание, и в этом врал – но лишь отчасти.

Он помнил этот облик слишком отчётливо, чтобы за год тот стёрся из памяти, и одно это столкновение возле лавок говорило о том, что где-то первый тави просчитался.

Облокотившись на перила, он с едва слышным вздохом опустил голову и запустил пальцы в волосы.

Когда? Этот вопрос метался в голове подстреленной птицей, но должного ответа не находил. Может быть, когда до захвата ифритами Лайета убеждал самого себя в возможности переиграть противника. Может, когда поддался разрешению уйти из дворца недавно и обещанию, что никто не будет мешать.

Может, и вовсе тогда, когда первый раз пустил Иблиса на порог своего дома и позволил себе разделить с ним обед.

Ощущение, будто весь год ему просто позволяли думать, что что-то получается, вцепилось в сущность крючьями-пальцами и не планировало исчезать.

На перила мостков рядом с его локтем с лёгким стуком встала небольшая резная фигурка. Маленький огненный грифон, раскинув крылья, щерился на него, как живой, распахнув миниатюрный деревянный клюв.

– Подарок. Я не удержался.

Убрав руки от головы, Самаэль просто положил их на перила. Смотреть влево не хотелось – он и так знал, кто там стоял. Не мог ошибиться даже несмотря на то, что обе ладони были были человеческими.

– Сколько вас?

Иблис промолчал, легонько подвинув пальцем грифона. Фигурка упёрлась первому тави в локоть, и первым желанием было смахнуть её в воду. Интуиция этому воспротивилась: он понятия не имел, как старейший из огненных может отреагировать на подобный выпад.

– Ты опять задаёшь неправильные вопросы. К тому же, я просто прознал про праздник и решил посмотреть.– Улыбнувшись, Иблис слегка прищурился.– Сто лет не был на имперских народных гуляниях.

Он ещё немного подвинул фигурку, и та ощутимо ткнулась генералу в руку.

Не видя иного выхода, Самаэль выпрямился и грубо сгрёб грифона с перил, тут же зарабатывая в свою сторону ещё одну улыбку.

Стараясь сохранять ясность рассудка, первый тави поспешно перевёл взгляд на фигурку в своей ладони. С таким – молодым, априори располагающим к себе, тёплым по ощущениям – Иблисом невозможно было ругаться. Волей-неволей в голове начинали появляться мысли о том, как бы прекрасно было, если бы он улыбнулся, когда ты хлопнешься перед ним на колени и признаешь его над собой вечную власть. Не ровен час, именно таким образом в первые две Эпохи мира он без крови завоёвывал целые народы.

– Если мой вопрос тебе не по душе, Княже, то какой – правильный?

– Тот, к которому рано или поздно придёшь сам,– ифрит пожал плечами и с почти мечтательным вздохом посмотрел на несколько фонариков, поднявшихся из-за домов в небо.– Ты уже большой мальчик, тави, не мне тебя учить. Подумал над моим предложением?

Глядя на фигурку в своих руках, Самаэль нахмурился. Нрав Иблиса заставлял искать подводные камни даже в подобном жесте – простой подарок мог обернуться чем угодно. Грифон, впрочем, не планировал в ближайшее время оживать и разворачиваться до реальных размеров, описанных в сказках древних времён.

– Я дал на него ответ ещё во дворце,– он поднял взгляд на мужчину.– У империи есть Владыка, и моя единственная сейчас обязанность – помочь ему вернуть трон.

– Даже, если потом он погонит тебя из дворца и армии мокрыми тряпками, как пособника огненных?

– Ничего, без работы не останусь. Наёмники нужны всегда.

– Поразительная преданность,– Иблис легко рассмеялся,– моему Азарету бы взять у тебя пару уроков.

Слова о «правильных вопросах» прочно засели в голове и не давали толком продолжить разговор. Что бы ни хотелось спросить, всё казалось неподходящим, но точно первый тави знал только то, что уже по пояс плавал в обмане.

Князь не мог прийти один, не должен был. Не могло у него быть столько интереса в одном генерале, чья прабабка когда-то была монаршей крови.

– Не похожи вы, ифриты, на то, что про вас рассказывали,– скорее рассуждая вслух, чем ожидая какой-то реакции, произнёс тави.– Те, кто утопил мир в крови в первые две Эпохи, не могут просто так гулять по завоёванным землям и не беспокоиться о том, что за год какой-то генерал отобрал половину из них.

– Кто сказал, что я не беспокоюсь?– хмыкнул Иблис.– Меня это задевает. В основном, потому что я знаю, чем всё это закончится.

Следя за улетающими в небо фонариками, он странно напоминал кота, хотя потом стало понятно: у кошачьих к окружающему миру в отсутствие явной выгоды для себя любимого тоже возникала индифферентность к окружающим и увлечённость мелочами вроде пылинок, пляшущих в солнечном луче. Один представитель пушистой братии как раз, гордо прошествовав по мосту, выгнул спину и потёрся о самаэлевсский сапог.