Один из наиболее осторожных советских специалистов полагает, что в Ленинграде умерло от голода «не менее миллиона человек», это мнение разделяют и нынешние ленинградские руководители. В связи с 20-летием снятия блокады «Правда» писала, что «никогда мир не видывал такого массового уничтожения гражданского населения, таких человеческих страданий и лишений, какие выпали на долю ленинградцев».

Некоторые зарубежные исследователи утверждают: цифра ленинградских потерь – 2 миллиона. Эти данные завышены. Обоснованной представляется другая цифра: всего в Ленинграде и его окрестностях умерло от голода свыше 1 миллиона человек, а военных и гражданского населения вместе – 1 300–1 500 000 человек.

Быть может, уместно напомнить, что в январе 1944 года те, кто пережил блокаду, утверждали, что от голода, возможно, погибло 2 млн[196]. Но советские цензоры в 1944 году отказывались публиковать данные о гибели 1 или 2 млн и почти 20 лет настаивали, что погибло 632 253 человека – не больше и не меньше. Даже теперь Дмитрий Павлов утверждает, что новые подсчеты, произведенные советскими и зарубежными исследователями, неправильны. В 3-м издании своей замечательной книги «Ленинград в блокаде», которая отличается множеством подробностей о блокаде, он ополчается против новых данных. Невозможно молчать, заявляет он, когда читаешь про миллион жителей, умерших от голода. «Верьте или не верьте, но оснований для таких серьезных выводов нет». Он утверждает, что расчеты, основанные на въезде и выезде ленинградцев, ошибочны, что в новых данных преуменьшено число ленинградцев, которые ушли на фронт (не 100 тысяч, как теперь указывают советские источники, а не менее 200 тысяч). Он настаивает, что правильное число умерших – 632 253 (и что подсчеты были завершены в мае 1943 года, хотя на документе указан май 1944-го и другие советские авторы подтверждают, что он представлен был только в мае 1945 года)[197].

В заключение Павлов пишет: «Жизнь ленинградцев была настолько тяжелой, что историкам или писателям, которые пишут об этих событиях, незачем сгущать краски и усиливать мрак».

Это верно. Однако верно и то, что с самого начала советское правительство сознательно стремилось приукрасить кошмар ленинградской блокады.

По причинам политическим, по соображениям, связанным с безопасностью, преуменьшали число умерших. Годами советское правительство намеренно преуменьшало число погибших – военных и гражданского населения – во Второй мировой войне. Подлинные цифры были так велики, что Сталин, видимо, чувствовал, что они могут оказать политическое влияние внутри страны. Правдиво заявить о советских потерях (сейчас установлено, что они в целом составили свыше 25 миллионов) означало бы показать внешнему миру, как на самом деле ослаблена Россия в конце войны.

Гибель стольких людей в Ленинграде имела скрытую подоплеку для Сталина и ленинградского руководства во главе со Ждановым. Возникал вопрос, насколько были правильными главные решения, все ли сделано, что можно было сделать, чтобы избавить город от невероятных испытаний. А ведь с этими решениями переплетались личные и политические судьбы всех советских вождей.

В июне 1942 года Жданов заявил, что в Ленинграде фронт и тыл едины, что «все живут в едином стремлении – сделать все возможное для разгрома врага. Каждый ленинградец, мужчина или женщина, нашел свое место в борьбе и с честью выполняет свой долг, как подлинный советский патриот».

Это было не совсем верно, и напрашивался вопрос: нужно ли было терпеть блокаду, можно ли было ее снять, наконец, можно ли было ее избежать? Быть может, пришлось бы руководству отвечать на такие вопросы.

Был Жданов уверен в правильности этих решений? Трудно сказать, говорят, что незадолго до смерти, которая наступила 31 августа 1948 года, он задавал себе этот вопрос, анализировал свои действия. И признавая, что «люди умирали как мухи» в результате принимаемых им решений, он утверждал: «История бы не простила, если бы я отдал Ленинград».

Павлов задавал себе те же вопросы: почему Ленинград оставался в блокаде так долго? Все ли сделано, чтобы ее снять? И пришел к выводу, что советское командование просто не в силах было сделать больше, чем сделало.

А пока что история подправлялась в советском духе: жертвы Ленинграда были преуменьшены, занижена смертность, ослаблена возможность политических последствий, по крайней мере в ближайшее время.

Лишь много лет спустя на Пискаревском кладбище появились на стене мемориала слова: «Никто не забыт, ничто не забыто».

Но были годы, когда принимались решительные меры, чтобы многое забыть из того, что пережил Ленинград.

Глава V

Прорыв железного кольца

И пусть взорвавшийся фугас

Напомнил снова нам о смерти, —

Весна в пути!

Она за нас.

Опять весна

День 1 мая был в Ленинграде рабочим днем, из Москвы пришло сообщение от партийного руководства, что отменяются традиционные два выходных. В связи с войной все будут работать, как обычно. Ни парадов, ни оркестров, ни демонстраций. Лишь несколько речей.

В Ленинграде был чудесный солнечный день, воздух летний.

Проходя по улицам, Павел Лукницкий видел женщин, обычно они были одеты в поношенные армейские шинели, в рабочие сапоги. Но в руках у них были букетики первых весенних цветов – подснежники, фиалки, одуванчики, еловая или сосновая ветка, пучок зеленой травы. Все, что могло дать хоть чуточку хлорофилла или витамина С, чтобы преодолеть зимнюю цингу.

Люди выздоравливали после тяжких испытаний, выползали на солнышко отогреть худые тела, бледные лица, измученные руки.

К ленинградцам возвращалась вежливость, во время жуткой зимы она исчезла. Теперь же Александр Фадеев наблюдал, как одна пара, муж и жена, заботливо поддерживали старушку, которая ковыляла, едва держась на ногах, и смущенно улыбалась по поводу своей слабости. А вот красноармеец помог другой старушке сесть в трамвай, одним сильным движением поднял старенькую даму с тротуара на верхнюю ступеньку. «Благодарю, сынок, – сказала, повернувшись к нему, старушка, – ты теперь выживешь. Запомни мои слова – никакая пуля тебя не тронет».

На стенах появились свежие номера «Ленинградской правды» и московских газет. Снова заработали типографии. Расклеили сообщение начальника городского управления торговли Андреенко о дополнительном праздничном пайке – мясо, крупа, сушеный горох, селедка, сахар. А также водка и пиво. Еще висели объявления, предлагавшие обменять платья, туфли, золотые часы, столовое серебро на хлеб, на продукты – еще действовал черный рынок. Людоедов не стало на Сенном рынке, но можно было обменять часы на килограмм хлеба или женскую кофточку на стакан