все времена прежде всего в том, чтобы не распылять внимание народа, а всегда концентрировать его на одном-единственном противнике. Чем более последовательным будет это проявление воли народа к борьбе, тем сильнее будет магнетическая притягательность движения и тем сильнее будет сила удара. Гениальность великого руководителя включает в себя то, что он всегда умеет представить даже располагающихся далеко друг от друга противников [в данном случае: капитализм и марксизм. — Р. Ц.] всегда как принадлежащих только к одной категории [т. е. как инструменты еврейства в борьбе за мировое господство. — Р. Ц.], потому что распознание различных врагов слабоватыми и неуверенными в себе характерами слишком легко приводит к возникновению сомнений в собственных правах»[1832]. В своей программной речи 27 февраля 1925 г. Гитлер также заявил, что было бы «психологически неверно ставить перед собой несколько боевых задач» и что было бы правильно «избирать себе только одного врага», чтобы всем было видно: он один виноват». И этим врагом, по мнению Гитлера, были евреи[1833].

По этой причине является вполне логичным, что Гитлер продолжал говорить о «еврейском большевизме», хотя сам он давно уже не разделял это воззрение. В то время, как сам Гитлер был вполне способен рассматривать вещи дифференцированно, он не считал массы способными к этому: «В этом вопросе, — так Гитлер излагал свой главный пропагандистский принцип в «Майн кампф», — не так много дифференцировок, а только различие на позитив или негатив, любовь или ненависть, справедливость или несправедливость, правду или ложь, но никогда на половину такую и на половину этакую или на некие частичности и т. п.»[1834]. Отсюда становится понятным, почему в своих публичных высказываниях Гитлер редко выражал свое истинное отношение к социал-демократам и коммунистам. Однако что касается вопроса о революционном самопонимании Гитлера и его самоопределении в политическом спектре, то этот аспект имеет решающее значение, как и, наоборот, тот факт, что он оценивал итальянский фашизм и реакционный режим Франко в Испании гораздо более отрицательно, чем можно было бы предположить, исходя из его публичных заверений в дружбе.

д. Критика Гитлером итальянского фашизма и реакционного режима Франко в Испании

Трудно определить точный момент, когда Гитлер начал критический разбор фашизма. До заключения — мотивированного, кстати, политикой силы, а отнюдь не идеологически обоснованного[1835] — союза с Италией он, конечно, не хотел подвергать риску эту свою внешнеполитическую идею публичными негативными или уничижительными высказываниями, а на войне является само собой разумеющимся, что противников не снабжают дополнительными боеприпасами для их пропаганды, когда сам привлекаешь внимание к разногласиям в своем собственном лагере. Тем не менее мы знаем от доверенных лиц Гитлера и из его застольных бесед, что он крайне критически относился к итальянскому фашизму. Хотя Гитлер неоднократно высказывался о мировоззренческом родстве национал-социализма и фашизма[1836]или об «общности фашистской и национал-социалистской революций»[1837], однако его критика итальянской системы заметно усилилась, особенно после его визита в Италию в 1938 г.[1838]

Показательно сравнение речи Гитлера, произнесенной 30 января 1942 г., с застольной беседой, состоявшейся на следующий день. В своем выступлении он заявил, что «обе революции», фашистская и национал-социалистская, проходили «почти одинаково»: «В последние недели я много читал об итальянской фашистской революции, в том числе в те немногие свободные часы, которые у меня были, и мне при этом показалось, что как будто передо мной была история моей собственной партии: столько похожего, столько одинакового, такая же борьба, такие же противники, такие же аргументы; это поистине своего рода чудо»[1839]. На следующий вечер Гитлер повторил это мнение во время своих застольных бесед, но затем последовали рассуждения, предназначенные не для публики, а только для узкого круга слушавших его доверенных лиц, приглашенных на ужин. Вначале Гитлер сказал, что хотя народ Италии идеалистичен, но «руководство является реакционным». «Там разница, как между днем и ночью, а настоящих ли фашистов вы перед собой видите или нет. Социальный слой, с которым мы имеем дело, такой же космополитичный, как и у нас. <…> Возможно, дуче появился со своей революцией на год раньше срока: если бы красные перебили двор, то он стал бы главой государства. Пузырь бы исчез»[1840].

Гитлер, с одной стороны, совершенно признавал сходство между фашистской и национал-социалистской революциями, но, с другой стороны, он снова и снова критиковал продолжавшее существовать в Италии влияние церкви, короля и реакционных генералов. Никогда нельзя забывать, как Гитлер однажды сказал Розенбергу, что Муссолини не занимает в Италии такого положения, как он сам в Германии[1841]. Действительно, в Италии старые силы — король, генералы и церковь — продолжали оказывать решающее влияние, так что вряд ли можно говорить об Италии как о тоталитарном режиме. «У дуче трудности потому, — говорил Гитлер, — что его армия придерживается роялистских взглядов, потому, что в Риме находится ватиканский Интернационал, и потому, что у государства, в отличие от народа, лишь наполовину фашистское мировоззрение»[1842].

Гитлер также подверг критике социальную отсталость фашистской Италии. «Одним из наиболее нездоровых образований новой Европы с социальной точки зрения является Венгрия, а еще Италия, — заметил он 5 ноября 1941 г. — Богатство, с одной стороны, бесправные широкие массы — с другой»[1843]. Гитлер упрекнул Муссолини в отсутствии революционной последовательности в борьбе с церковью. Дуче сам по себе вольнодумец, заявил Гитлер 13 декабря 1941 г., «но он начал с уступок, в то время как я бы на его месте больше склонялся к революционной стороне. Я бы оккупировал Ватикан, выбросил бы вон всю компанию. Я бы сказал: простите, я ошибся! Но: их здесь больше нет!»[1844]

Однако Гитлер критиковал не только влияние церкви в фашистском государстве, но и принципиально власть, которой по-прежнему обладали высшие слои: «Положительного отбора не будет до тех пор, пока эта мафия высшего света не будет ликвидирована. Она такая же подлая, как мафия преступного мира: заговор заинтересованных лиц, которые, какими бы глупыми они ни были сами по себе, все же сохранили животный инстинкт к распознаванию талантов! Они самые бесцеремонные противники любого таланта! В Италии не станет лучше, пока они не получат чистое фюрерское государство!»[1845]

После того как в июле 1943 г. Муссолини был свергнут, Гитлер видел одну из причин такого хода событий в том факте, что фашисты зашли в тесные отношения с «капиталистическими элементами». Так, 12 мая 1944 г. в беседе с президентом Словакии Тисо он сказал: «Но и фашизм несет на себе часть вины; он стал очень поверхностным. Из руководящего состава, который,