в запас до отчетно-выборной конференции. На комсомольском билете парторг лично вывел: «В знак благодарности комсоргу батальона!» – и отдал краснокожую книжечку на память. Я ее до сих пор храню.

Честно говоря, уезжал из Читы с облегчением. Год, проведенный там, оставил о себе не самые светлые воспоминания. Трудно мне служилось, позитива было мало, а проблем хватало с избытком. Потом не раз планировал побывать в Забайкалье, где к тому же похоронена бабушка отчима, да вот не сложилось. Во-первых, далеко, во-вторых, для ностальгических поездок настроение нужно соответствующее.

Бывшие сослуживцы не раз обращались ко мне с просьбами. Не так давно разбирал домашний архив и наткнулся на письмо армейского товарища Бориса Горбунова. Он пишет: «Дорогой Аман! Хочу напомнить, что мы вместе служили в Кстове Горьковской области в школе сержантов, в/ч 58116, командир – полковник Таратин (он позже застрелился). Начальником у нас был майор Катков.

Помнишь, как однажды мы отрабатывали свое дежурство на кухне и нашему взводу деды дали чистить три лишних ведра картошки? Конечно, нам это не очень понравилось, мы стали возражать, ты еще тогда одно ведро пнул. Слово за слово, дело закончилось потасовкой. Потом нас за это долго не пускали в увольнение, некоторые попали на “губу”. А к тебе в то время приехал кто-то из родственников, люди ждали, волновались, но тебе не разрешали с ними встретиться. И вот мы всей ротой просили, чтобы тебя отпустили в увольнение, дали увидеться с родными…

Аман! Сегодня я на пенсии, получаю две тысячи пятьсот рублей, летом рыбачу. У меня четверо детей и четверо внуков.

Прошу тебя, помоги купить резиновую лодку для рыбалки. Сейчас живу один, очень тяжело, если можешь, выручи!!! С уважением, Борис. 15.02.2007. Якутск».

Конечно, я выслал Горбунову деньги из своей зарплаты…

О Мундыбаше

А сорока годами ранее, вернувшись из Читы в ставший родным Мундыбаш, я расписался с Эльвирой Федоровной, сделал то, о чем мы и договаривались до моего ухода в армию. Пока я отдавал долг Родине, она верно ждала. В жизни Эли тоже всякое приключилось за эти три года. Ее отец много лет работал главным инженером на горно-обогатительной фабрике, но к моменту моего возвращения в Мундыбаш оказался прикован к постели. Федор Петрович в свободное время увлекался пчеловодством, и ему крупно не повезло: на пасеке укусил клещ, зараженный энцефалитом. Тесть лежал дома, парализованный, хотя голова оставалась ясной. Мама Эльвиры работала в детском садике – сначала воспитательницей, потом заведующей.

Поженившись, мы стали жить с Элиными родителями. Это сейчас те дома называют бараками под снос, а прежде иметь трехкомнатную квартиру со всеми удобствами считалось за счастье. Теща и тесть не только дали нам крышу над головой, но и поддерживали материально. С зарплатой молодого специалиста, которую мне положили на железной дороге, особо не разгуляешься, Эле пришлось уйти с третьего курса института из-за проблем со здоровьем. Любые волнения вызывали у нее резкие скачки давления, а в студенческой жизни без нервотрепок не обойтись. Жена устроилась на работу воспитателем в детсаду, потом была провизором в аптеке, пока я не забрал ее в управление железной дороги.

Став начальником станции Мундыбаш, я получил отдельную трехкомнатную квартиру. Сначала нас пытались поселить на служебную жилплощадь, но я отказался. Сказал: «Коль по закону обязаны предоставить собственное жилье, отдайте, что положено, не зажимайте». К тому времени у нас с Эльвирой уже родился старший сын Дмитрий, спустя четыре с половиной года там же, в Мундыбаше, на свет появился Андрей.

Но начальником станции я стал не сразу, шаг за шагом поступательно поднимался по профессиональным ступенькам. С заочного отделения Хабаровского института инженеров железнодорожного транспорта перевелся в Новосибирск. Окончил НИИЖТ в 1973 году. Впрочем, главные мои университеты не учебники и конспекты, а практика, реальная работа на земле, рельсы, шпалы, вагоны, составы. И люди, конечно. Это первейшие учителя.

Начинать на железной дороге мне довелось при паровозах, на смену им пришли тепловозы, а к концу шестидесятых, точнее, 3 декабря 1969 года станция Мундыбаш приняла первый поезд с электровозом из Новокузнецка.

Как было раньше? В сторону Таштагола формировались поезда весом не более шестисот пятидесяти тонн – десять грузовых вагонов. Почему такое жесткое ограничение? Объяснение простое: на пути следования составов находилось много сложных подъемов и спусков. В конце поезда обязательно цепляли второй паровоз, иначе вагоны было не затянуть на станцию Чугунаш перед Таштаголом. Искусство состояло в том, чтобы сформировать поезд не легче шестисот сорока и не тяжелее шестисот шестидесяти тонн. Такая вот вилка. Это сегодня составы весят по шесть тысяч тонн, а тогда о подобном мы даже не мечтали, пытаясь вписаться в прокрустово ложе между шестьюстами сорока и шестьюстами шестьюдесятью тоннами. В первом случае начальство ругало за легковесные поезда. Если же они оказывались слишком тяжелыми и состав не мог преодолеть подъем, останавливался, виноватой все равно оставалась станция – перегрузили. Хоть на аптекарских весах отмеряй, но попади в этот узкий зазор!

В общем, забот и хлопот у меня хватало. Но жизнь ведь складывается не только из глобальных проблем. Скажем, у железнодорожника, живущего и работающего в Мундыбаше, есть корова-кормилица. О чем будет думать и переживать ее хозяин, если сено на зиму не заготовлено? Ясное дело, не о работе.

Машинист приходил ко мне и говорил: «Командир, разреши остановить поезд на пятнадцатом километре. Я сена для своей буренки самую малость накосил. Сменщиком заступает Петя, мой сосед, он поможет погрузить сено на платформу, а время мы быстро нагоним, состав придет в Мундыбаш без опоздания. Никто и не заметит». Обычно я шел навстречу, нарушал правила, понимая, что для обратившегося с просьбой это вопрос выживания семьи предстоящей зимой. Когда люди чувствуют заботу о себе, они умеют оценить ее по достоинству: уважь человека, и он не останется в долгу! Решая подобные, казалось бы, простые задачки, я и стал задумываться об адресной социальной защищенности работников. Разумеется, подобными мудреными категориями в ту пору не мыслил, формулировал проще и приземленнее, но размышлял именно о том, что позже получило в народе название «тулеевский социализм».

Давно понял: мелочей в жизни не бывает. Нельзя отмахиваться от чужих проблем, мол, я занят важными государственными вопросами, а тут ты со всякими глупостями лезешь. С людьми надо по-человечески, и тогда они ответят добром. Как аукнется, так и откликнется. Если хотите, это можно назвать взаимопониманием и взаимовыручкой.

Поясню на конкретном примере. Вот сформировали мы на станции в Мундыбаше состав, а в