Шрифт:
Закладка:
Ну я и дал разрешающую команду. Позже выяснилось, что в тот раз стрелочники схалтурили, сделали доклад, не убедившись, что препятствий нет. Банально и одновременно преступно поленились! В итоге поезд двинулся навстречу паровозу, не зная об этом. Столкнувшись, они запросто могли стереть Мундыбаш с лица земли! Все происходило точно как в моем сне, но наяву.
Рядом со мной случайно оказался замначальника станции. Александр Федорович Половой – железнодорожник опытный, со стажем. Он не увидел, а именно услышал, как где-то на путях чихает паровоз. Интуиция сработала моментально: «Это что у тебя там?!» Не успев закончить фразу, Половой уже догадался что. И с меня мигом слетело оцепенение. Словно ледяным душем окатило! Я сделал первое пришедшее в голову: схватил сигнальный фонарь и помчался навстречу приближающемуся составу, принялся описывать круги в воздухе. Конечно, я не добежал бы, да и машинисты вряд ли увидели бы человека, где-то машущего фонарем. И даже заметив меня, не успели бы затормозить. К великому счастью, замначальника сработал профессионально: быстро оценил ситуацию и сделал то, что полагалось сделать мне. Александр Федорович нажал на пульте управления кнопку, сменив зеленый сигнал семафора на красный. Поезд тут же начал экстренно сбрасывать скорость и остановился как вкопанный в нескольких метрах до страшной аварии.
Прием состава на занятый путь – серьезнейшее нарушение. Началось расследование: почему не убедился? Почему не отменил? Почему-почему-почему?..
Транспортная прокуратура готовилась возбудить уголовное дело.
– Ты давал задание? – давил на меня следователь.
Отпираться не имело смысла, поэтому честно ответил:
– Да, я.
– А ты убедился, что путь свободен?
– Мне доложили…
Это был именно тот классический случай, когда виноватыми действительно оказались стрелочники, но и я нес прямую ответственность как начальник смены. Для начала речь зашла о снятии меня с должности дежурного по станции, а дальше… А дальше – как решит прокуратура. Вплоть до реального тюремного срока.
Впрочем, никто не осудит тебя строже, чем ты сам. Человек и прокурор себе, и палач. Ночи напролет прокручивал в памяти тот злополучный эпизод, пытаясь понять, где совершил ошибку, безжалостно проклинал собственное легкомыслие и доверчивость. Что чувствовал тогда, трудно передать словами. Думаю, за несколько дней я повзрослел лет на десять. Готовился к худшему.
Неизвестно, чем бы закончилось разбирательство, если бы не люди. Они всегда меня защищали, спасали, поддерживали. В советское время были распространены товарищеские суды, призванные с помощью общественного мнения бороться с относительно легкими правонарушениями. Когда вроде и проступок есть, и вред не нанесен. И вот в ходе заседания, на котором рассматривалось мое персональное дело, поднялась стрелочница баба Шура Соколова, здоровенная русская женщина, и сказала: «Эй! Что за судилище вы тут затеяли? Не трожьте пацана! Не вешайте на него этот паровоз. Мы виноваты! Сами должны были все проверить, убедиться. Аман вообще ни при чем. Наша вина! Мы его обманули!» За Шурой Соколовой вся смена встала на мою защиту: говорили, мол, парень – молодец, старается, уже освоил и то, и это, и пятое, и десятое. Я сидел с пунцовыми щеками и слушал, низко опустив голову, чтобы никто не заметил слез в моих глазах. Тогда впервые понял, что такое коллектив. Если бы не поддержка людей, прощай, будущее! На карьере можно было бы ставить жирный крест. От такого пятна не отмоешься.
Конечно, ошибки – часть нашей жизни, избежать их трудно, но на железной дороге, где каждый работник вовлечен в тесный круг взаимодействия, просчеты порой обходятся слишком дорого.
На том судебном заседании я едва не потерял сознание из-за бури эмоций: еще бы, посторонние люди заступились за меня, спасли! А могли ведь и промолчать, сказать, мол, Тулеев дал невнятную команду. Да человек способен что угодно наплести, выгораживая себя!
Товарищеский суд объективно разобрал ЧП, мне объявили выговор, стрелочниц лишили квартальной премии, но до уголовного дела не дошло, хотя эта история гремела на всю Западно-Сибирскую дорогу.
Получил я в Мундыбаше и еще урок. Была в поселке достопримечательность – оркестр народных инструментов под руководством Николая Капишникова. Должен сказать, что таких замечательных людей, как Николай Алексеевич, встречаешь редко. Талантливый музыкант, настоящий самородок. После Великой Отечественной войны он работал в школе, учил ребят родной литературе. А параллельно врачевал их души.
С коллективом Капишникова связан мой первый, если можно так выразиться, спонсорский опыт. Оркестру надо было выступать на фестивале в Свердловске, и я добился, чтобы для музыкантов с их инструментами и концертными костюмами прицепили отдельный вагон к поезду. И вот в нем они съездили в областной центр и вернулись домой. Деньги за дорогу оркестранты не платили. Я дал команду не брать ни рубля. Как можно? Ведь люди наш Мундыбаш славят!
А вскоре после этого на станции случилась ревизия. И от меня потребовали возместить стоимость проезда музыкантов в оба конца. Я попытался объяснить мотивы своего поступка, но никто не стал слушать, и я решил понапрасну не усердствовать. Не хотят понять – не надо. Моя месячная зарплата составляла в то время сто двадцать – сто тридцать рублей. Закрыть долг сразу я не мог, поэтому написал заявление, чтобы сумму удерживали частями в течение года. Высчитали до последней копейки. Тогда с этим было строго. Еще и выговор объявили.
О потраченных на оркестр личных средствах не жалею ни секунды. Считаю, все сделал правильно. И к Капишникову я прикипел всей душой, мог часами говорить с ним «за жизнь». И позже, когда наведывался в Мундыбаш, не проходил мимо дома Николая Алексеевича, забегал хотя бы на несколько минут.
И конечно, отдельное спасибо Капишникову за то, что именно на репетициях его оркестра я впервые встретил главную, нет, даже не так, – единственную любовь всей моей жизни – Эльвиру Федоровну. Когда мы познакомились, Эля училась на первом курсе Томского политехнического института. Год встречались, потом меня призвали в армию. Пожениться не успели, но я уходил служить, имея самые серьезные намерения.
Об армии
Может, кому-то из нынешней молодежи покажется странным, но я с нетерпением ждал призыва на военную службу. С детских лет знал: придет время – отдам Родине гражданский долг, пойду ее защищать.
Правда, я умудрился угодить в последний трехгодичный призыв. Помните, рассказывал, что и в техникуме проучился четыре года вместо двух? Программу изменили уже после того, как я получил диплом.
