продолжал настаивать. Дедам надоело слушать мои речи, грубо оборвали на полуслове: «Да пошел ты, Аман, куда подальше! Чего лезешь? Или тебе больше всех надо?» Едва ответил, что да, надо, как тут же завязалась драка. Выпившие люди в секунду способны превратиться в разъяренных зверей. Никогда не забуду, как нас били ногами в кирзачах. Молотили куда попало, без разбору. Я свернулся калачиком, стараясь защитить голову от ударов. Меня и моих сержантов отметелили тогда жестко, запросто могли и покалечить.

Вернулся в казарму в синяках и кровоподтеках. Утром явились протрезвевшие деды, завиляли хвостами, понимая, что это подсудное дело – уход в самоволку и избиение старшего по званию. За такие художества гарантирован штрафбат! А я по доброте душевной простил, подумал: не убили, жив, ну и ладно, хрен с ними, может, поймут что-то на будущее, какие-то выводы сделают.

Сделали, да не те. Видимо, старички решили: раз Тулеев не сдал всю гоп-компанию, то и впредь покрывать будет. История с самоволками повторялась не единожды. Едва офицеры за порог, глядь, одна группа бойцов намылилась в соседнюю деревню, за ней другая засобиралась. Я не пытался останавливать, но честно предупреждал, что не стану врать командованию, если случится какое-нибудь ЧП вне части или информация о самовольных уходах просочится наверх. У меня в голове не укладывалось, как возможно подобное поведение. Казалось бы, простили тебя, зачем второй раз наступать на те же грабли? Счастье, что в нашей части личному составу не выдавали оружия, иначе запросто могли пострелять друг друга по пьяни. Слышал, у соседей и до смертоубийства доходило.

О своем «некомандирском» поведении не жалею. В принципе, после первого же эпизода мог написать рапорт, и парней наверняка «закрыли» бы. Но вряд ли они образумились бы от этого, перестали бы пить. К тому же половина сослуживцев была родом из Кузбасса. Многие до сих пор живут в Прокопьевске и Киселевске, некоторых встречал потом во время избирательных кампаний в лихие девяностые. Я им жизнь не сломал, а уж как они распорядились ею в дальнейшем, от меня не зависело.

Последний год службы я провел в Чите, где неожиданно для самого себя стал комсоргом батальона, хотя обычно на эту должность избирали младших офицеров. Кстати, попробуйте угадать, кто единогласно голосовал за мою кандидатуру? Да-да, все те же парни, которые регулярно уходили в самоволку. Знаю, в конце девяностых и в нулевые большинство моих бывших однополчан на губернаторских и президентских выборах голосовали за мою кандидатуру, даже хвастались перед корешами, дескать, служили вместе с Тулеевым.

В Чите меня они больше не трогали, руку не поднимали, но в части продолжались пьянство и мордобой. Вспоминаю то время с содроганием. На регулярную армию наш стройбат походил мало, скорее, напоминал отряд дезертиров или банду махновцев.

Аман Тулеев (в центре) с мамой Мунирой Файзовной, отчимом Иннокентием Ивановичем Власовым, сестрой Галиной и братом Романом. 1960-е годы

Старшина, комсорг. Забайкальский военный округ. Чита, 1960-е годы

Во время службы в армии с отчимом Иннокентием Ивановичем Власовым

Заявление о зачислении в техникум железно-дорожного транспорта

из личного архива А. Г. Тулеева

Если говорить до конца откровенно, я тоже бегал в самоволку. Точнее, так: пару раз опаздывал на обязательную вечернюю поверку после официального увольнительного. Пока девчонку проводишь из клуба, пока то, пока се… И потом дважды сидел на гауптвахте: сначала двое суток, потом еще трое. Как и положено, копал траншеи «с утра и до забора». И разумеется, вместе с другими штрафниками расписался на стене «губы», накорябав там: «Тулеев». Сейчас ту надпись наверняка уже закрасили…

Комсорг, сидящий на гауптвахте, – думаю, такое было возможно лишь в стройбате…

В мои обязанности входили выступления перед солдатами на общественно-политические темы, проведение воспитательных бесед, разъяснение документов партии и правительства. К политзанятиям я готовился основательно, читал свежие журналы и газеты, в умные книги заглядывал. Расширял кругозор, тренировал память. Старался, чтобы материал, о котором рассказываю, был доступен каждому слушателю. Считаю, именно в армии я прошел хорошую школу публичных выступлений.

А еще раньше, до избрания комсоргом, меня приняли кандидатом в члены КПСС. Рекомендации дали командир роты и замполит. Партийный старшина был редкой фигурой для Советской армии. Думаю, в тот партнабор я попал не просто так. Отношения с Китаем в середине шестидесятых годов складывались все хуже и хуже, границу между странами трясло от провокаций. На политзанятиях тема звучала постоянно. Видимо, наиболее подготовленных военнослужащих и решили загодя принять в партию – на случай боевых действий.

Когда избрали комсоргом батальона, служить мне стало гораздо легче: отдельный кабинет, возможность под благовидным предлогом пропускать строевые занятия… Я мог даже задержаться с подъемом, не наглея конечно. Новым статусом старался не злоупотреблять. Главное – появилось больше свободного времени. И тогда я засел за учебники. Порой до глубокой ночи сидел в каптерке и читал. С разрешения командира части подал документы на заочное отделение Хабаровского института инженеров железнодорожного транспорта. Вступительные экзамены сдавал сам, без репетиторов, покровителей и блата. Правда, шпаргалки в сапоги засунул, но воспользоваться не рискнул. И на экзаменационные сессии за время службы ни разу съездить не довелось – подошло увольнение в запас.

Три моих армейских года заканчивались. В октябре 1967-го мы ждали приказа о дембеле, начав готовить дедовские альбомы. И вдруг замполит оглушил меня известием, шарахнул словно обухом по голове: «А ты, Тулеев, остаешься до января. Сначала проведешь отчетно-выборную комсомольскую конференцию, а уж потом – домой». Представляете? Каждый день в календаре отмечаешь, чуть ли не часы считаешь, и вдруг тебе заявляют: «Расслабься, старшина, впереди еще четыре месяца!»

Как бы желая поощрить меня за примерную службу, а в действительности для воспитательного давления командование пригласило в часть моего отчима Иннокентия Ивановича Власова: «Мы очень довольны вашим сыном и потому намерены послать его учиться в Симферопольское высшее военно-политическое училище…»

Тут уже я буквально взмолился: не мое это, не испытываю тяги к военной службе, отпустите на железную дорогу! Что было делать отцам-командирам? В конце концов они сдались и посоветовали: «Нужен вызов с места работы. Пришлют – уедешь со всеми». Не теряя времени, я написал в управление Западно-Сибирской железной дороги и в Новокузнецкое отделение. Хочу, мол, скорее вернуться на прежнее место работы. Родная дорога на просьбу откликнулась. В политотделе посмотрели на украшенный внушительными круглыми печатями документ и разрешили уволиться