Если заглянуть в мой военный билет, то там можно увидеть запись, что я служил сапером в инженерных войсках Забайкальского округа. Не знаю, какого вражеского шпиона хотели запутать этой информацией, но в действительности я попал в стройбат и сапером никогда не был. Мы прокладывали дороги и коммуникации, готовили площадки для ракетных установок, копали ямы и шурфы для них в районе поселка Домна Читинской области.

Это край вечной мерзлоты. Климат суровый, зимой земля промерзала так, что трескалась, покрываясь глубокими морщинами. Мы разводили по ночам костры, чтобы почва оттаяла хотя бы на три штыка лопаты. Я много раз обмораживался. А летом нам досаждали гнус с комарьем. Но главным были даже не «прелести» природы, а то, что служба оказалась реально сопряжена с угрозой для жизни. Дедовщины хлебнул от души, несколько раз меня сильно лупили. Свои же, в роте! Офицеров не хватало. Кому был нужен этот медвежий угол? Попадали в нашу глушь-тайгу неоперившиеся лейтенантики, едва-едва вылупившиеся из училища. У них еще и командный голос-то не прорезался – никто не слушал этих желторотиков. Офицеры толком ничего не делали, судорожно ждали субботы, мечтая сорваться в ближайший населенный пункт, где были хоть какие-то следы цивилизации: «Тулеев, остаешься за старшего, смотри тут не балуй!»

Меня назначили старшиной роты, поскольку я отучился в школе сержантов в городе Кстово Горьковской области. Муштровали нас там от подъема до отбоя. Первые недели я постоянно мучился от чувства голода. Впрочем, как и остальные новобранцы. Командиры успокаивали, мол, потерпите, явление временное, через пару месяцев организм привыкнет… Мы с парнями не верили в подобные сказки, но должен подтвердить, что спустя полгода солдатская миска действительно стала как бы глубже, а еда сытнее. К тому же меня выручил рост. Десяток миллиметров оказался решающим! Если солдат был выше ста восьмидесяти пяти сантиметров, ему полагался дополнительный паек. В итоге я оказался за одним столом с латышами. Прибалтийские парни все как на подбор отличались гренадерским сложением.

Учеба была организована обстоятельно. Марш-броски, строевая подготовка, стрельбы, полевые учения по принципу «Рота, вперед! Ура! Высота сначала была ваша, а теперь стала наша». Офицерам почему-то особенно нравилось заставлять нас проползать под колючей проволокой в противогазе. Да еще и с карабином. Если хоть чуточку отрывал пятую точку от земли, в нее тут же впивались стальные колючки. Выбираешься из-под проволоки – перед тобой мишени, которые надо поразить. Не попал – опять ползи и потом стреляй! Так круг за кругом. А ты устал, дыхание сбито, пот заливает глаза. Но психологически все было рассчитано верно: выполни упражнение – и мукам конец. Гоняли крепко. Муштра выматывала. В голове сидела одна мысль: скорее бы в часть!

Школа сержантов готовила не солдат, а младших командиров, которые обязаны были многое знать и уметь. Начиная с понимания азов военного строительства, заканчивая искусством отдавать приказ так, чтобы в каждом звуке звенел металл. Ведь если нечетко промямлить что-то себе под нос, бойцы не мобилизуются, не выполнят поставленную задачу. Поэтому нас и гоняли по окрестным полям, где мы, вырабатывая командирский голос, до одури орали: «На-ле-во!», «На-пра-во!», «Кру-гом!». Я так насобачился, что многие офицеры потом просили: «Тулеев, выводи роту на построение. У тебя голос зычный, все услышат».

Это умение, кстати, использовал потом и на гражданке. В День Победы ежегодно принимал военный парад на центральной площади Кемерова и приветствовал участников, ветеранов, гостей. Меня потом спрашивали, где научился так профессионально отдавать команды. Объяснял, что это армейская закалка.

Именно на службе понял истинный смысл выражения «действовать через не могу». Мы всем батальоном сдавали спортивные нормативы. Каждый должен был не менее двенадцати раз подтянуться на перекладине, набрать нужное количество очков при стрельбе и – главное! – пробежать на лыжах десять километров за пятьдесят три минуты. Быстрее можно, медленнее – нет. Для меня, выросшего на юге, последний норматив казался невыполнимым. Умру, но не уложусь в отведенное время.

И вот старт. Слышу шепот за спиной: «Аман, ни за что не пройдем за пятьдесят три минуты! Давай срежем!» Предлагал такой же горемыка, как я, толком не умевший кататься на лыжах. Я согласился, не подумав. Где-то на полпути мы соскочили с дистанции, решив сократить крюк, и… заблудились. К финишу доплелись последними, еле волоча ноги. К тому же вышли с другой стороны.

Что заслужили, то и получили. О нас написали в «Боевом листке». Мол, позор, бесчестный поступок. Еще и крепко проучили для лучшего усвоения урока: по приказу командира роты каждую ночь меня будили в четыре часа и выгоняли на построение. На дворе стоял май, днем снег таял, лыжня уже не держалась, плыла, а ночью подмораживало. Все спали, а я наматывал километры по трассе.

Чтобы лыжи лучше скользили, натирал их сливочным маслом, которое давали к ужину. Для тех, кто в армии не служил, поясню: масло в то время считалось самым ценным продуктом в солдатском рационе, своего рода валютой. Делу моя смазка помогала мало, лыжи проскальзывали, местами снег сошел полностью, проталины приходилось преодолевать бегом. И все-таки я выполнил норматив! Даже уложился в третий спортивный разряд!

Словом, школа сержантов в Кстове была нелегкой, но готовила к службе основательно. В инженерные войска Забайкальского военного округа я попал уже не беспомощным новобранцем. Но, как оказалось, настоящего пороху еще не нюхал.

Как-то осенью в ночь с субботы на воскресенье чуть ли не полвзвода, в основном деды, удрали в самоволку. Подобные побеги случались и раньше, но уходили не более двух-трех человек, а тут – все скопом. А мне за них отвечать: в ту ночь я снова остался в казарме за старшего. Переживая, как бы с парнями чего не случилось (наша часть располагалась в глухом лесу), я взял двух сержантов и пошел в тайгу их искать. Да разве найдешь кого в темноте? Даже тропы под ногами не разглядеть. Кое-как добрели до близлежащего поселка. Там и нашли наших красавчиков. Смотрю: а они пьяные. Поголовно! Нажрались, самогона налакались. Обратился к тем, кто более-менее крепко стоял на ногах, потребовал, чтобы вернулись в казарму. Куда там! Были бы трезвыми, наверняка подчинились бы команде, а что взять с тех, у кого мозг затуманен алкоголем?

Мне бы сообразить, что с пьяными лучше не связываться, да опыта не хватило. Кроме того, давило повышенное чувство ответственности. Я же пообещал ротному офицеру, что все нормально будет. Вот и