Как я отнеслась к этому?

И отнеслась бы я к этому так же, если бы не замгарин?

Реакция — это выбор пути. Важные события — перекрестки. И если бы на любом из перекрестков она пошла не туда, где она оказалась бы сейчас?

Первое — состояние Даши. Ее боль, возможность потерять ее. Спустила на тормозах, потому что посчитала: глупо беспокоиться из-за того, что не случилось.

Второе — то, что Артур не приехал, да и потом не счел все это важным. Ника не обиделась. Замгарин помог понять, что есть в жизни вещи поважнее таких вот ссор. Звучит-то красиво, но по факту ей было просто плевать.

Это очень прогрессивно. Это мрак какой-то. Тут можно поставить две галочки — должна была отреагировать совсем не так.

Странное поведение врача, смена его мнения, его слабо прикрытая враждебность. Не придала значения, сочла погрешностью.

Настойчивое нежелание Люды разбираться в этом. Спустила на тормозах, позволила чужому мнению стать ее собственным.

Теперь вот этот случай… Люда снова не просто игнорирует тему, она защищает замгарин так очевидно, будто это не препарат, а ее мать родная. И тут Ника тоже собиралась принять это, но не смогла.

Она была счастлива в эти недели, но теперь, оборачиваясь назад, Ника приходила к выводу, что это было какое-то тухлое счастье. Вроде как нет смысла задумываться о качестве счастья, если тебе его дали, бери и не ной. Однако Ника уже не могла избавиться от ощущения, что где-то тут вкрался обман, просто так умело вплетенный между строк бодрой песни, что сразу и не уловишь.

И что теперь, что остается? Отказаться от замгарина? Не получится. Страшно. Страшно жить в страхе — вот так, пожалуй. Страшно нырять в ледяную воду тревоги после того, как избавилась от нее навсегда. Жить без этого прекрасного страховочного каната страшно!

А с другой стороны, она получает нечто большее, чем страх. Инстинкты в дополнение к разуму. Предвкушение вместо безразличия к будущему. Обиду — как инструмент определения того, что ей по-настоящему нужно и важно.

Разум понимал, что что-то пошло не так и таблетки нужно убирать, но разум же твердил, что без них никак, совсем никак. Ее сознание напоминало самолет, попавший в штопор: он еще в воздухе, но уже потерял контроль. Нет способа вернуть управление, он должен упасть.

Нике вдруг показалось, что на нее давят стены и не хватает воздуха. Нужно было выпить замгарин, срочно, хотя бы две таблетки. Просто остановить все это сейчас, а потом отказаться от него, если это будет по-настоящему нужно.

И все же какая-то часть Ники уже знала: не получится соскочить позже, если не получится сейчас. Не было в панических атаках ничего хорошего, и все же именно этот страх вырывал ее из вязкого кокона стабильной и понятной жизни. Так что Ника поспешила выбежать на улицу, не запирая дверь, не заботясь о том, что может случиться. Лишь бы оказаться подальше от таблеток!

Но на улице легче не стало. Чувство, что она вот-вот сломается, никуда не исчезло. Серый город, спокойные люди, водоворот ничего не значащих образов, в которых она просто тонет… Еще чуть-чуть, и она окажется там же, где здоровяк, вломившийся в редакцию.

И тут в ее окружении что-то мелькнуло. Маленькое. Четкое. Точка сбора в общем калейдоскопе хаоса. Слишком простое, чтобы вызывать страх. Ника, до этого бесцельно метавшаяся по улице, заставила себя остановиться и присмотреться.

Оказалось, что ее внимание привлек одуванчик. Поздний, не по сезону. Не к месту пробившийся через асфальт. Незваный гость в большом городе, которого не затоптали лишь потому, что он оказался слишком близко к стене.

Одуванчик, пробивающий асфальт, был образом, который ее разум находил бесполезным. Но в ней просыпалось и что-то такое, что любило бессмысленную красоту. Что-то из прошлого, ненадолго ускользнувшее, а теперь, вот, возвращавшееся. Ника заставила себя думать только об этом фрагменте пространства, о совершенно ненужном ей одуванчике. Эта мысль стала основой, за которую цеплялись все остальные, постепенно приходя в порядок. Она впервые подумала, что справится со всем и без той самой помощи.

Не обращая внимания на презрительно возмущенных прохожих, Ника опустилась на колени возле одуванчика и впервые за много недель расплакалась.

Глава 5

Хатка стояла на отшибе и могла похвастаться весьма скромным набором удобств, которые и удобствами-то считались век назад. К ее главным достоинствам Ника уверенно отнесла бы отсутствие соседей, просторный подвал, крепкие двери, и то, что никто случайно не услышит даже самые отчаянные крики.

— Выпусти меня отсюда! — взвыла Даша. Голос был ее — и вместе с тем не ее, как будто в том же теле поселился кто-то чужой и незнакомый. — Тварь! Ненавижу!

Ника провела по лбу дрожащей рукой. Дрожь, мелкая и раздражающая, не проходила уже второй день. Она подозревала, что это только начало.

Хотя нет, куда там! Просто всё кажется началом, если не видно заветной финишной черты. Настоящее начало было намного раньше, задолго до того, как она забрала сестру из больницы.

После нервного срыва пришло четкое понимание: замгарин она больше принимать не будет. Никогда. В первый день она взяла выходной за свой счет, прикрывшись тем, что незнакомец со своими воплями в редакции напугал ее.

Ника прислушивалась к себе, пытаясь понять, что с ней происходит. К замгарину ее тянуло, но жить было можно. Она уже выбросила все таблетки, хотя подстраховка была сомнительная: эту дрянь везде можно купить.

На следующий день Ника привела себя в порядок, хотя настроение было хуже некуда. На входе в редакцию один из мальчиков, столь немногочисленных в их коллективе и при появлении агрессивного психа первыми попрятавшихся по туалетам, крикнул ей:

— Виват, белый свет!

Ника только раздраженно отмахнулась. Ей сейчас было не до дурацких кричалок. Мальчик как-то странно посмотрел на нее в ответ и тут же зашептался с коллегой за соседним столом. Нике это показалось странным, однако она решила оставить им их маленькую радость.

Вот только их радость внезапно оказалась ее проблемой. Она обнаружила, что за ней наблюдают. Не пялятся открыто, но косятся, а если она посмотрит в ответ — быстренько отворачиваются. И происходило это слишком часто, чтобы она могла списать все на разбушевавшуюся паранойю.

Во время обеда кричалку про белый свет неожиданно вякнули снова. Не лично ей, а вообще, и многие отозвались, да с таким восторгом, будто ничего