и не появился.

Но это оказалось и не нужно — вокруг него словно затягивалась незримая петля. Он принес журналистам готовую статью, а его никто не пожелал слушать. Они не то что не интересовались… они как будто знали все с самого начала. Макс смотрел на них — и видел в их глазах понимание. Иногда стыдливое, а иногда и насмешливое. Все, что Макс хотел сказать, натыкалось на сплошную стену молчания.

Он понимал, что может просто написать об этом в интернете, и осознавал, что масштаб не тот. Если его записи прочитают человек десять, это не устроит его. А если больше — это не устроит хозяев Сети, и пост просто уничтожат.

Да и потом, когда о таком говорит отец, потерявший сына, все смотрят с сочувствием, однако всерьез не воспринимают, списывая это на нервный срыв. Ему нужен был человек со стороны, профессионал, который сумел бы это правильно подать. А все профессионалы от него открестились.

Макс направился прямиком к редактору одного из крупнейших новостных порталов. Он не был хорошо знаком с Людой Клещенко, но был ей представлен, ему этого хватило, чтобы убедиться: журналистка толковая, понимает, что к чему. Не слишком сентиментальная, с характером, но все это наверняка не помешает ей понять, как важно хотя бы начать говорить о детских смертях.

Проще всего было позвонить напрямую, однако телефон он потерял. Пришлось идти напролом, ему не привыкать. Охраны толковой там не было, он разве что журналисток перепугал. Макс даже не обратил на них внимания, прошел, куда ему нужно, и все.

Люда Клещенко его все-таки узнала, потому и не стала выгонять. Она, в отличие от стада своих маленьких миньонов, не была напугана, только раздражена, да и то чуть-чуть.

— Эффектно появился, — оценила она. — А по поводу?

— По поводу мертвых детей.

Она заметно помрачнела:

— Я слышала о твоем сыне. Сочувствую.

— Не нужно мне сочувствовать! — отмахнулся Макс. — Нужно сделать так, чтобы это не повторилось!

— Насколько мне известно, это был несчастный случай.

Уже интересно… Откуда ей известно? Но Макс решил не тратить на это времени, он подозревал, что перепуганные им овечки-журналистки могут в любой момент вызвать полицию. Поэтому он положил на стол редактора собранные им истории болезни.

— Замгарин в состоянии доконать здоровое детское сердце за неделю-две. Ты понимаешь, что это значит?

Он рассказал ей все. Про мертвых детей и молчание врачей. Про родителей, сначала заговоривших, а потом замолчавших или пропавших. Макс накопал слишком много, и опытная журналистка должна была заподозрить неладное.

Она и заподозрила.

— Да, ты прав, — кивнула Люда. — Тут творится черт знает что. Но не факт, что это связано с замгарином.

— Что?..

— Тут разбираться нужно, Максим! Возможно, это какая-то новая болезнь. Ты сам сказал, твой сын умер не мгновенно, симптомы нарастали.

— Но появились они только после того, как моя бывшая начала пичкать его замгарином!

— Это очень сложная и деликатная тема, к которой нужно отнестись с большой осторожностью.

— Да ты что, не понимаешь… — начал было он, но осекся.

Потому что заглянул в ее глаза, сообразил: все она прекрасно понимает, и куда лучше, чем он. Люда просто не хочет, чтобы история всплыла, ей это не нужно. И плевать ей на этих детей, они для нее — безликая массовка, раздражающий фактор.

— Ты все знала, — процедил сквозь сжатые зубы он.

— Не понимаю, о чем ты…

Но он уже вырвал у нее из рук бумаги, прежде чем она успела бы их уничтожить.

— Ты ж явно связана с этой дрянью больше, чем другие, — указал Макс. — Если копнуть поглубже, что вылезет, а? Какая связь с «Белым светом»?

— Моя роль в «Белом свете» не имеет никакого отношения к тому, о чем ты говоришь.

— Значит, роль все-таки есть!

— Я и не скрываю этого.

— Правильно, это бизнес, да еще важный, а дети пусть хоть сотнями мрут! Они ж бесплатные, дети-то! У тебя хоть свои есть?

— Это не имеет никакого отношения к делу. Максим, прошу, успокойся.

Она говорила с ним точно так же, как Эвелина — спокойно, с легким сочувствием. Так взрослый общается с маленьким ребенком, который несет полный бред просто потому, что не знает этот мир.

Но такой подход еще больше злил Максима. Ему казалось, что его загнали за какую-то невидимую ограду, и пути на свободу просто нет. Они тут все сговорились! Хуже всего то, что непонятно: кто «они», кто уже продался, а к кому еще можно обратиться.

Говорить с Людой бесполезно, это наверняка. Поэтому Макс покинул ее кабинет, вернулся в общий зал, где собрались группами девочки-журналистки. Незримые для многих создательницы новостей, которым верили, по словам которых строили свою жизнь.

— Замгарин убивает детей, — громко и четко произнес Макс. — Останавливает сердце! Таких случаев становится все больше, пока вы и ваши коллеги радостно поете, как он прекрасен и безопасен. Раньше вы еще могли прикрываться тем, что вы ничего не знали. Но теперь вам все известно! И, продолжая пропагандировать его, вы становитесь соучастницами убийства!

— Девочки, не слушайте его, — поспешила обратиться к ним выглянувшая из кабинета Люда. — Этот человек не совсем здоров, вы не бойтесь, скоро все закончится.

Значит, полицию все-таки вызвали… Но он иного и не ожидал.

— Мое состояние не имеет к этому отношения. Мертвые дети, вот вам факт! Все здесь!

Он показывал им документы — а они не слушали, не смотрели. Все они были овцами, покорными, ведомыми, безусловно подчиняющимися пастуху. Люда поступила грамотно: она собрала вокруг себя только тех, кто не привык мыслить самостоятельно.

Макс уже слышал шум в коридоре, знал, что идут за ним. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что лишь одна из девушек не примкнула ни к одной из групп. Она все равно смотрела на него с настороженностью и осуждением, она ему не верила. Но она была сама по себе, а это уже много. Истинные овцы боятся отойти от стада.

Поэтому Макс подскочил к ней и сунул ей в руки стопку смятых бумаг. Он смотрел прямо на нее — запоминал зеленые глаза, бледную кожу, усыпанную веснушками, темно-рыжие волосы. Он хотел узнать, кто она, и потом найти ее, увидеть, попыталась ли она изменить хоть что-нибудь.

— Здесь доказательства, — сказал он. — Все, что я собрал!

Ему показалось или девушка кивнула? Спросить ее он больше ни о чем не успел: на него накинулись со спины.

И это уже были не худенькие девочки! Даже здешние раскормленные охранники не рискнули бы напасть на него, они его слишком боялись.