смутное представление об этом районе. Ему казалось, что он отлично знает дорогу, на самом же деле он потерял нужное направление, как только сошел с электрички. В темноте же и вовсе трудно было ориентироваться. Остальные пассажиры уверенным шагом сразу же разошлись в разные стороны. Кругом не было ни души, словно в полночь. Почти однотипные, европейской архитектуры особняки в глубине обширных дворов, высокие ограды на выложенных дерном насыпях, прекрасные гаражи свидетельствовали, что это район, где живут богачи. Дома стояли довольно далеко друг от друга, фонари на их воротах и редкие уличные огни слабо освещали тротуары. И как назло — нигде ни одной табачной лавчонки, куда бы можно было заглянуть и расспросить, как найти дом Инао. Сёдзо блуждал здесь, словно в лабиринте: круч жил, поворачивал за угол, возвращался назад. Время от времени мимо проносились автомобили. Свет их фар вырывал из темноты его беспомощную фигуру, и машины мчались дальше. На небе ни звездочки, кругом темнота. Ветер стал сильнее. Сёдзо проголодался и озяб. Уныние переходило в раздражение. Он не столько огорчался, что опаздывает и заставляет себя ждать, сколько злился, что из-за них попал в дурацкое положение. Он уже решил вернуться домой, но тут разглядел в темноте белый крашеный забор, который хорошо запомнил. Значит, дом Тацуэ где-то тут недалеко. Едва Сёдзо подошел к забору, как на него свирепо залаяли две овчарки.

Когда-то Сёдзо в шутку говорил товарищам, что он только потому симпатизирует Акутагава Рюноске, что тот ненавидит собак. Особенно Сёдзо не терпел сторожевых псов этой породы. Если исходить из овидиевских «Метаморфоз», то можно было подумать, что псы почуяли в Сёдзо душу отвратительного бродяги, которого и колесовать мало. У Сёдзо не было никакой охоты бродить здесь под этот собачий аккомпанемент. Он отошел от забора, и тут в темноте засветился карманный фонарик: кто-то шел ему навстречу. Это был разносчик телеграмм. Почтальон сказал, что ворота слева — это и есть задние ворота дома Инао. Если бы не встреча с почтальоном, Сёдзо уже без всяких колебаний вернулся бы на станцию. Чтобы снова не попасть в такое же положение, он и решил сегодня отправиться к Тацуэ пораньше.

Он прошел прямо в комнату, выходившую окнами в сад,— сюда допускались лишь самые близкие друзья — и застал здесь одну Тацуэ; она сидела у камина.

— А малютки еще не пришли? — спросил он, едва переступив порог.

«Малютками» они привыкли называть Мисако и Марико еще с того времени, когда те были совсем маленькими девочками, а Сёдзо и Тацуэ считали себя уже взрослыми.

— Они были у меня днем на примерке, а потом отправились на вокзал. Звонила Мацуко и сказала, что постарается прийти к ужину, девушки поехали на Токийский вокзал встречать ее. У них еще было в запасе время, они хотели дождаться вас и вместе пить чай,— продолжала Тацуэ, усмехаясь.— Но я рассказала им историю о заблудившемся младенце, и они поняли, что ждать, когда придет Сёдзо-сан, можно до бесконечности. В общем я вас выдала с головой.

— Ну и напрасно!

— Впрочем, сегодня вы сумели попасть к нам даже до десерта, и я от вас просто в восхищении. Кунихико вернется еще до ужина... С чем будете чай пить? С молоком? С лимоном?—спросила Тацуэ, наливая в чашку горячий ароматный чай и пододвигая к Сёдзо красный лакированый столик на колесиках с закусками и сластями, оставленными для опаздывающего гостя.

Сёдзо молча стал пить чай и поглощать тоненькие, как листья, кусочки хлеба с маслом, фруктовый пирог, пирожные с кремом, отдавая дань всему, что было на трех полках передвижного столика.

Основательно закусив, он повеселел и, вытирая салфеткой кончики пальцев, заявил:

— Ничего не скажешь, вкусно! И вообще англичане, пожалуй, умно делают, что пьют чай в это время. Сказывается англосаксонская практичность. Рациональное питание!

— Возможно. Но ведь у них даже рабочие в обеденные перерывы не спеша попивают чай. Это скорее для удовольствия.

— Но все же, когда заморишь вот так червячка — за ужином не станешь чересчур набивать желудок. Кстати, вы собираетесь, наверно, побывать и в Англии?—спросил Сёдзо.

— Конечно,— ответила Тацуэ, затем поднялась и пошла к камину — горничная подбросила слишком много угля, и в комнате попахивало дымом.

— Ну а что Сёдзо-сан вообще думает о нашей поездке?— спросила Тацуэ, разгребая красную горку углей, потом бросила каминные щипцы и вернулась на место, всем своим видом выражая готовность к перепалке.— Наверно, смеялись, когда читали газету?

— Признаться, более нелепую компанию в роли культурной делегации трудно вообразить.— Ему не хотелось делиться с Тацуэ теми мыслями, которые возникли у него при чтении заметки о делегации, напечатанной рядом со статейкой по делу группы арестованных профессоров. Он только сказал:—По сравнению с другими даже вы с мужем выглядите там более или менее прилично.

— Вы сегодня на редкость откровенны,— улыбаясь, заметила Тацуэ таким тоном, словно сказанное Сёдзо относилось не к ней. Потом уже серьезно продолжала: —По правде говоря, мне вовсе не хотелось оказаться в свите господина Умэдзоно. Пока война идет только в Китае, но если она распространится на другие страны, когда еще удастся повидать Европу? Вы, вероятно, знаете, что месяц тому назад господин Садзи уехал в Испанию. Перед его отъездом я попросила вместо сувенира на память, чтобы он ответил мне на вопрос, представляет ли он себе дальнейший ход событий. Иными словами, будет или не будет мировая война, если мы завязнем в Китае? Ведь он наверняка должен был что-то знать!

— Даже тебе посланник вряд ли мог правдиво ответить на такой вопрос,— заметил Сёдзо.

— Конечно, дипломат остается дипломатом. Чтобы не соврать, да и правды не сказать, он мне только и ответил: «Посмотрите на государства современного мира! Во главе Германии и Италии — Гитлер и Муссолини. Во главе России — Сталин, в Америке — Рузвельт. В Англии, правда, Чемберлен: он этой осенью, во время мюнхенских переговоров, выглядел весьма смиренным со своим «Try, try» *. Но зато там, за стенами кабинета министров, есть еще неистовый Черчилль, который бдительно следит за всем, что творится вокруг. Короче говоря, миром управляют сейчас люди, известные своей несгибаемой волей. Вот что

Попытаемся (англ.). прежде всего не следует забывать». Садзи сказал, что это не его собственные слова, а высказывание одного старого, опытного дипломата, выше его рангом.

— Ну вот, оказывается, он подарил тебе на прощанье даже не собственную, а чужую вещь! Отделался тем, что