Шрифт:
Закладка:
– Не время любоваться дворцами на луне, маршал, когда твой дом горит. Мои муж и сын сейчас нуждаются в тебе. В тебе нуждается вся империя Дара. Ну, так что?
Гин встала и принялась ходить взад и вперед. Джиа с надеждой наблюдала за ней. Наконец маршал вернулась и снова села за стол.
– Нет, – объявила она.
Джиа переменилась в лице.
– Почему?
– Условия изменились. Если ты очистишь мое имя ценой собственной репутации, Дара погрузится в полный хаос. Да и в любом случае я не вижу шансов на победу. Пэкьу Тенрьо – достойный противник, а теперь положение на доске сложилось целиком в его пользу.
– Неужели в самом деле нет никакой надежды?
– Я сотни раз проигрывала эту ситуацию. Однако не смогла найти способ разбить льуку и спасти императора и принца.
– А что, если тебе не нужно будет спасать императора и принца? – задала следующий вопрос Джиа.
Гин посмотрела на нее и даже бровью не повела.
– Не думай, что я стремлюсь узурпировать власть, – сказала Джиа. – Знаю, ты не слишком мне доверяешь. Но если ты найдешь способ изгнать захватчиков с наших берегов, пусть даже ценой жизни Куни и Тиму, я немедленно уступлю тебе пост регента. Когда Фиро, на твой взгляд, будет готов, помоги ему стать хорошим правителем.
Теперь на лице Гин наконец-то отразилось крайнее изумление.
– Может, ты никогда не верила в мои объяснения и считала меня мелкой, эгоистичной женщиной, погрязшей в дворцовых интригах, чтобы обеспечить положение своего сына, – продолжила императрица. – Но вспомни, что я и Куни готовы были умереть, лишь бы низвергнуть зло, которое представляла собой империя Ксана. Муж никогда не простит меня, если я спасу его, отдав народ Дара под ярмо еще более тяжкое, чем при Мапидэрэ. Я всегда делала все, чтобы помочь людям. Можешь верить или не верить, как хочешь, знай только, что мы не должны склоняться перед льуку. Умоляю тебя, спаси народ Дара, даже если ради этого придется принести в жертву Дом Одуванчика.
Джиа приняла позу мипа рари и склонялась перед Гин Мадзоти до тех пор, пока не коснулась лбом земли.
Гин также приняла мипа рари и поклонилась в ответ, тоже коснувшись лбом земли.
– Должна признаться, Джиа, что я неверно судила о тебе. Ты воистину умнейшая женщина, достойная императрица Дара.
Они обе выпрямились, и Джиа посмотрела Гин прямо в глаза.
– Значит, ты найдешь выход?
Но маршал покачала головой.
– Даже если не брать в расчет жизни императора и принца, я не могу придумать способ разбить льуку, не принеся в жертву десятки, а может, и сотни тысяч людей. Даже лучшие модели нового оружия, предложенные принцессой Тэрой и Дзоми Кидосу, способны нанести вред гаринафинам только с учетом фактора внезапности. Мне придется поставить под копье всех мужчин, женщин и подростков, а потом десятилетия вести кровопролитную войну. Хотя за свою карьеру я послала на смерть многих, однако такую цену уплатить не готова, даже ради избавления соотечественников от ярма рабства. Прости, Джиа, но я не вижу иного пути, кроме как покориться.
* * *
– Дзоми! – Айя подпрыгнула и с жаром обняла ее.
– Как продвигаются занятия? – спросила Дзоми.
– Мамочка заставляет меня много упражняться каждый день. – Девочка указала на кучу тяжелых камней в углу. – Я теперь по три штуки зараз над головой поднимаю. Я так думаю, что скоро уже смогу отправиться вместе с ней на войну.
После короткого обмена приветствиями Гин Мадзоти пригласила Дзоми остаться и пообедать с ними. Они уселись вместе с Айей, как часто делали это во дворце в Нокиде, когда королева Гин обсуждала с советниками разные государственные вопросы.
Дзоми достала большую книгу и положила ее на стол между ними. Гин узнала «Гитрэ юту», книгу Луана Цзиа, теперь Цзиаджи, которую он всегда носил с собой. Разумеется, она читала отчет о странствиях любимого, но совсем иное дело – увидеть оригинальную рукопись. Дрожащими руками она раскрыла книгу и начала читать.
И обнаружила на последней странице послание от Луана.
Только вдали от дома мы можем видеть его красоту. Гин, моя любимая, до встречи на другой стороне.
– Что это? – спросила Айя.
– Книга, написанная твоим отцом, – пояснила Гин.
– Моим отцом? – Разглядывая подпись на последней странице, Айя не знала, как себя повести. Немного погодя она промолвила: – Я думала, что тебе неизвестно, кто он.
По лицу Гин промелькнула череда озабоченных выражений.
– Я солгала, – решилась она наконец. – Любовь между нами… это было сложно.
– Я хотела бы познакомиться с ним, – заметила девочка. – Вот почему ты плакала на его похоронах?
– Прости, – промолвила Гин. – Я не сказала ему про тебя, а тебе про него, потому что… боялась.
– Боялась чего?
– Что ты полюбишь отца больше, чем… То были глупые страхи, плод тщеславия. Как я уже говорила, все было очень сложно.
Айя встала и выбежала из-за стола.
– Я тоже выросла без отца, – сказала Дзоми.
– Я поговорю с ней позже. – Гин покачала головой. – У дочери есть причина на меня обижаться. Я была не права. Все могло обернуться иначе… Все мы должны расплачиваться за последствия своих поступков.
Помолчав некоторое время, Дзоми спросила:
– Нашли вы что-нибудь в истории Цзиаджи, что помогло бы нам разгромить пэкьу?
Гин покачала головой:
– Луан был человек обстоятельный и описывал все очень точно. Но пэкьу Тенрьо весьма подозрителен и наверняка бдительно наблюдал за Луаном во время обратного пути. Я много размышляла над тем, что Луан написал о повадках гаринафинов, но не вижу ничего, что мы могли бы обратить в свою пользу.
– Тэра сейчас изучает внутренности гаринафиньих туш, и я еду помогать ей. Быть может, нам удастся отыскать неизвестное покуда слабое место.
– Молодежь всегда окрыляет надежда. – Гин улыбнулась.
– А вы никак сдались, маршал?
Гин помедлила один удар сердца, а потом ответила:
– Течение жизни иногда оказывается сильнее нас, Дзоми. Посмотри, как тщательно все планировали и как напряженно боролись император, императрица и твой учитель. Но порой судьба похожа на то великое океанское течение, которое сметает прочь наши планы и желания, словно жалкие обломки. Я считаю, что поточники правы: есть время бороться и есть время отступать.
* * *
Наступила неделя Праздника фонарей.
Даже во время войны жизнь на островах Дара шла привычным чередом. Напротив, народ веселился даже еще более шумно, чем обычно, как если бы тень
