отчаяния обостряла в людях праздничное настроение.

После многократных просьб Айи Гин наконец сдалась и повела дочку на гулянья. Вышли они в сумерках, в лучшую пору, чтобы смотреть на фонари. Казалось, что каждая лавочка, магазин, таверна и дом в Пане украсились фестонами светильников из бамбука, бумаги и шелка: некоторые вращались от тепла свечи внутри, другие трепетали на ветру.

Фонари были всех цветов, в точности как платья и халаты молодых мужчин и женщин на улицах: ярко-красные, ослепительно-золотые, нефритово-зеленые, голубые, как океан. Некоторые были расписаны сценами из древних саг, и при вращении фонаря картинки словно бы оживали, показывая Гегемона верхом на Рефироа, отплывающего Илутана и королеву Экофи, бегущую вслед за ним по берегу. Уличные торговцы едой наперебой расхваливали свои кушанья, подкрепляя слова запахом, дразнящим аппетит: зажаренные на вертеле кусочки акульего филе, приправленные пряностями с Дасу; горшочки с пельменями, начиненными сезамом и мякотью кокоса с Арулуги; лепешки из сорго по традиционному рецепту Кокру – покупатель мог погадать на судьбу, наблюдая за рисунком, оставленным противнем…

Айе хотелось попробовать все, и Гин с удовольствием подчинялась дочери.

– Не желаете отведать супа из иглобрюха? – спросил чей-то голос.

Гин оглянулась и обнаружила, что их окликнула Сото Цзинду.

Госпожа Сото поклонилась Гин.

– Простите меня за невежливость, поскольку я не опускаюсь в джири. Как видите, у меня руки заняты.

Сото держала маленькую фарфоровую миску. Продавец за прилавком налил туда черпак горячей лапши с кусочками полупрозрачной рыбьей мякоти.

Айя с интересом посмотрела на суп.

– Спасибо, но, пожалуй, не стоит, – заявила Гин, потянув дочь в сторону. – Я никогда толком не понимала тех, кто желает таким образом испытать судьбу. Ведь эта рыба может быть смертельно опасной.

– Если всем нам предстоит стать рабами льуку, то, может, смерть не такая уж и пугающая перспектива.

Лицо Гин потемнело.

– Госпожа Сото, придержите язык. Мы ведь на празднике.

– Мам, я тоже хочу попробовать! Все эти люди ели суп из иглобрюха, и с ними ничего не случилось.

– Никогда, – отрезала Гин. Она пошла дальше, таща за собой Айю.

– Вот уж не подумала бы, что королева Гин, прославленный императорский маршал, способна искать забвения в трусости, – произнесла ей вслед Сото.

Мадзоти резко развернулась. Усилием воли она сдержала гнев и сохранила спокойствие в голосе.

– Я прекрасно понимаю, к чему вы клоните, госпожа Сото. Я не какая-нибудь уличная девка, которую можно вызвать на бой, обвинив в трусости. Все, кто сражался вместе со мной, знают, что я не боюсь смерти. Но я также не сторонница обрекать вверенных мне солдат на бесполезную гибель.

– Так вы не только трусиха, но еще и одержимы гордыней.

– Что вы хотите сказать?

– Неужели вы считаете всех солдат своими детьми, которым следует говорить, что они должны и что не должны думать? Вас преследует картина юных новобранцев, напрасно гибнущих в бою. Но не все люди сражаются только потому, что им отдали такой приказ. Пойдемте со мной.

Злая и смущенная, Гин взяла Айю, пошла за Сото Цзинду к карете, стоявшей на обочине, и залезла внутрь. Когда они уселись, карета тронулась, неспешно петляя среди толп гуляющих, по направлению к окраинам столицы.

В щель между занавесками на окне Гин смотрела на семьи горожан, запрудившие улицы. Праздник фонарей был посвящен свету и весеннему обновлению, когда, по преданию, духи предков присоединяются к живым в гармонии и радости. Это лучшее время, чтобы побыть с семьей, и взгляд Гин потеплел, когда она подумала о Луане Цзиаджи, – ей хотелось, чтобы в ту последнюю встречу каждый из них повел себя иначе. Она притянула к себе Айю, и девочка, словно бы угадав настроение матери, не стала вырываться из ее объятий.

Карета выехала из города и спустя какое-то время остановилась. Гин вышла и обнаружила, что они находятся на месте, с которого император и его жены наблюдали за военным парадом, проходящим каждую осень после сбора урожая. В это время года площадь должна была пустовать, но в сгущающихся сумерках Гин увидела, что она забита людьми. Они стояли таким глубоким и широким строем, что едва удавалось разглядеть его края.

Сото Цзинду вытянула руку, приглашая маршала взойти на помост перед плацем. Как во сне, Гин поднялась и обвела взором солдат перед собой.

Это было весьма пестрое сборище. Некоторые, в форме регулярной императорской армии, размахивали штандартами Дара – она узнала кое-кого из сотников, служивших под ее началом во время войны Хризантемы и Одуванчика. Другие держали флаг мятежников Арулуги, доставшийся в наследство от древнего знамени Аму: золотой карп Тутутики на синем фоне. У нескольких были флаги прежнего домена королевы Гин, с полем из черных и белых квадратов (в честь ее пристрастия к игре в кюпу) и изображением водяной мельницы, этой основы промышленной мощи Гэджиры. Кое-кто даже принес стяг Гегемона с хризантемой – такой поступок мог расцениваться как государственная измена. С краю стояла группа женщин: часть из них пожилые, часть совсем юные; все в старой форме женских вспомогательных войск Дасу – подразделения, которое маршал Мадзоти основала в годы войны Хризантемы и Одуванчика…

Ее глаз выхватывал в толпе знамена почти всех прежних государств Тиро, а также фьефов, которые были упразднены императором в ходе развязанной Джиа кампании по ослаблению позиций влиятельных аристократических родов и старых генералов Куни. Никто даже не помыслил бы, что эти люди способны стоять бок о бок на площади для парадов.

– Что… – Гин не могла найти слов.

Сото Цзинду поднялась и встала рядом с ней на помосте.

– Мужчины и женщины Дара! – крикнула она. – Чего вы хотите?

Толпа перед помостом разразилась цунами голосов, от которого доски задрожали у Гин под ногами.

– Сражаться! Сражаться! Сражаться!

Сото сделала знак собравшимся солдатам, и несколько вожаков протиснулись через толпу и встали у подножия помоста.

– Почему вы хотите сражаться? – спросила Гин Мадзоти. – Даже зная, что поражение почти неизбежно?

– Лучше умереть свободными, чем жить как рабы, – ответил Кано То с Арулуги. – Хотя император помиловал меня за участие в мятеже, я никогда не смогу поднять голову в присутствии принцессы Кикоми на другом берегу Реки-по-которой-ничто-не-плавает, если поступлю иначе.

– Гегемон пошел бы в бой! – воскликнул Мота Кифи с Туноа, один из последователей злополучных бунтовщиков Ноды Ми и Дору Солофи. Он улыбнулся и кивнул Айе, которую поразил однажды своим умением поднимать тяжести. – Пойду и я!

– Пусть когда-то мы питали амбиции, – взял слово Дору Солофи, – но даже мы понимаем, что перед такой угрозой, как льуку, мы все должны стоять заодно.

– Император проявил к нам