Шрифт:
Закладка:
– Неужели причал есть в деревне?
– Нету. На лодке тебя снимут! Лодки к теплоходу выезжают обязательно – встретить кого, посадить, рыбу продать. Лодки сразу выскакивают! Событие какое – пароход! Это ж не каждый день, а раз или два в неделю. Праздник… А зимой – от Красноярска самолетом, Як-40 или Ан-24, час сорок до Подкаменной Тунгуски, а дальше пятьдесят минут на «восьмерке» (Ми-8), она по четвергам летает.
– Вот так в тайге жить и все там самому делать, по снегам пробираться, – у тебя, наверно, подготовка, как у десантника.
– Сейчас здоровье уже не то. Но тогда, в лучшие годы, я спортивно себя чувствовал.
– А в твои годы уже надо завязывать с этим, да?
– Теперь другой стиль. После сорока выбираешь, где напрячься, а где нет, где себя беречь. Уж так по тайге не шарахаешься…
– А когда уж нет здоровья, что потом с охотником?
– Потом – старость, деревня, пенсия, огород… Старики там очень сильно болеют, потому что климат тяжелый, перепады давления очень серьезные… Это все печально. Когда тебе годков уже много, становишься заложником вот этой ситуации. Жизнь – суровая штука, и, когда старость надвигается, о счастье вопрос не стоит.
Охота
– Скажи-ка, Миша. А не жалко тебе зверей убивать?
– Банальный вопрос.
– Конечно.
– Жрешь курицу, носишь ботинки из кожи? Тогда молчи, за тебя другие убивают, это еще циничнее. Охота – это образ жизни. Там убийство – это одна тысячная тех дел, которые ты делаешь, – по времени, по объему.
– Да я пошутил. Стреляй себе! Убивай, радуйся! Но это очень интересно, что ты так завелся. Скажи, пожалуйста, а каких ты вообще там зверей добываешь?
– В основном соболя, белку. Еще там росомаха, медведь, лось, олень, глухарь, тетерев, рябчик. Медведь – он и на шкуру идет, и на еду, на блесны… Но главное в медведе то, что он – враг, не убьешь его, он тебя потом на уши поставит.
– А чем же он тебе враг?
– Ну, он же избушки разоряет. Залезет, разворотит там все, сожрет все, что можно.
– Ты сколько завалил медведей?
– Ой, ну мало. Не будем даже говорить об этом. Вот Генка Соловей – тот до хрена завалил медведей. А мне с моими цифрами смешно говорить.
– А как выглядит процесс охоты? Ходишь по лесу и стреляешь все, что попалось?
– Нет, у каждого свой участок, с закреплением, охотовед в районе оформляет.
– За взятки?
– Ничего не надо. Хочешь взять участок – это даже приветствуется.
– Сейчас есть пустые участки?
– Да сколько хочешь, – пожалуйста! Можно брать. Только это далеко, за Братском. Там речки горные, труднопроходимые… Не каждый пройдет.
– Сколько ты за одну соболью шкурку выручаешь?
– В среднем 1000 рублей.
– Если взять за зиму 1000 соболей…
– Тыщу? У нас хороший охотник 100 соболей добывает. А бывает, что 15 добудешь. Отсюда надо вычесть расходы. Горючее, ружья, патроны и так далее. Это чуть меньше половины, если считать со 100 соболей. А допустим, ты покупаешь новый «Буран»… В общем, чтоб жить там, хватает. А если ты выездной человек? Приехал в Красноярск, в Москву, прошел по редакциям, посидел с друзьями… Все вылетает сразу.
– Соболя ты в глаз бьешь?
– Ну, во всяком случае – в голову.
– Ружья какие у тебя?
– Тозовка калибра 5,6 и дробовик-вертикалка – ИЖ-27. Но стрельбы там немного. Только первые две недели бьешь соболя. А потом наваливает столько снега, что собаки не идут, а плывут: глубина – метр и больше. Охота заканчивается, и дальше только ловушки. Собственно, труд охотника заключается в прохождении путиков – дорожек, на которых расставлены ловушки. Проверяешь их и обслуживаешь. Нужны ноги и терпение. А еще здоровье и крепкие нервы.
– По сути, это прогулка по свежему воздуху.
– Да, бесконечная прогулка по свежему воздуху.
А это из его стихотворения:
Охота…
Я люблю, придя шатаясь,
С горячими сосульками на лбу,
Сняв тозовку, ввалиться, спотыкаясь,
В холодную и тесную избу.
Там печки неохотная работа,
И в полутьме тяжелый куль с крупой
Сбивает шапку, мокрую от пота.
Под тонкой и прозрачной скорлупой
Люблю фитиль в пылающей короне,
Капканов беспорядок на полу,
Стук льдышки в чайнике и шорох в микрофоне
Холодной рации, вокруг трубы в углу
Распятые таежные доспехи.
Далекий, побеждающий помехи,
Переговор товарищей ночной
И русской музы строгий позывной…
Судьбы аборигенов
– А вас ведь можно сравнить с пионерами, со следопытами, которые были у Фенимора Купера. Они делали то же самое, что вы, так?
– Ну в принципе, да.
– А разница в чем?
– Они шли завоевывать, они шли за золотом. Они жили дикой жизнью, но в итоге принесли дикарям цивилизацию. А у нас – как бы наоборот. У нас в тайге это дурной тон – нести цивилизацию. Наоборот, смысл мы видим в том, чтобы раствориться в природе, чтобы стать не хуже кетов и левингов.
– Если бы по вашему принципу действовали американские пионеры, то они, наоборот, стали бы ходить в перьях, с томагавками, жили бы сейчас в ладу с природой рядом с дикарями?
– Да, конечно.
– Как талибы?
– Конечно, конечно! Хотя – поскольку мы люди русские, то у нас в результате получается нечто третье. У нас получается свой вариант.
– А ты не думал о том, что белые американцы отняли землю у индейцев, уничтожили их, споили огненной водой…
– Да они сволочи просто.
– Допустим. Но ведь и русские сделали то же самое. Помнишь эту картину, где Ермак воюет с Кучумом? Наши сибирские монголоиды – это, по сути, те же индейцы. Белые русские отняли у них землю, алмазы, золото, нефть, споили туземцев огненной водой. Как американцы. Мы фактически одновременно убивали и грабили, только они награбленные средства вложили в строительство цивилизованной страны и теперь платят деньги своим несчастным индейцам. А мы ограбили, отняли у аборигенов все, а награбленное пропили.
– Да не отнимал никто!
– Здрасте! Как не отнимали? Мы ж не покупаем у якутов алмазы, а просто забираем их в Москву, потому что наши предки отняли у туземцев землю.
– Ну а что ты хочешь, – вернуть все туземцам? Так страны не будет!
– Я не сказал, что хочу все вернуть! Ограбили – значит, ограбили, значит, так надо было. Только незачем это скрывать, незачем прикидываться целкой.
– Нет, подожди. В истории любой страны есть период освоения каких-то новых земель, согласись. Погубили коренные народы не американцы и не русские, а погубил их контакт с цивилизацией. Человека из первобытнообщинного строя притаскивают в
