Шрифт:
Закладка:
– И никто не будет их клонировать.
– Никто не будет.
Еда
– Там у вас как – что добыл, то и съел?
– Нет, ну там, крупа, мука, чай, соль, сахар, спички, консервы какие-то, сгущенка, перец, какие-то супы, затируха всякая, сухари, хлеб, конфеты.
– Но главное – дичь и рыба?
– Ну да. Я люблю рыбу малосольную, почти сырую. Еще очень люблю кусочек глухаря сырого съесть – с солью, с перцем.
– Это сашими называется?
– Нет, это там называется собудай. Или сабудай, не могу точно сказать. Значит, соль с перцем смешивается, и макаешь туда кусочек мяса, – ну как строганину обычно едят. Очень я это люблю. Глухарь, у него грудные мышцы красные, а вот если дальше под них залезть, так там пласт белого мяса. Вот это очень вкусно. Там такая обтрепанная обстановка, лодка обшарпанная, ветер херачит, такая серая волна, тучи такие. А ты сидишь и запросто берешь и ешь глухаря или какую-нибудь рыбину роскошную. Такая гордость за себя, что такую еду по ресторанам жрут, а мы вот, простые ребята, грязные, в провонявших бензином фуфайках, у нас руки черные, в чешуе в рыбьей – запросто едим деликатесы! Сильное ощущение! Вот почему Север так затягивает? Как раз потому…
– Да у вас там все по бартеру! Другие зарабатывают, а потом проедают, прогуливают. А вы сразу берете натурой…
– Да, мы разорвали этот круг: товар – деньги – товар.
– Деньги вычеркиваете и берете товар грубо, сразу?
– Ну.
Без вертолета – смерть
– Живешь, живешь так на свежем воздухе, тренируешься, все экологически чистое. А потом бац – и помер в тайге от примитивного аппендицита. Так?
– Нет. Все-таки вертолет можно вызвать по рации. У каждого охотника ведь рация.
– Раньше, при Советах, полетный час стоил 760 рублей.
– А теперь около тысячи баксов. Но если вызвать по рации санзадание, то бесплатно. Минздрав имеет фонды какие-то, сколько-то часов полетных у них есть. Но ты еще сам подумаешь, вызывать или нет. Откуда я знаю, аппендицит или не аппендицит? Под чью ответственность я буду вызывать? Особенно когда уже один раз вызывал… Я из тайги, еще у меня рация хреново работала, связался с фельдшером – посоветоваться. Болит там-то, то-то, какие симптомы. И значит, фельдшер побежал советоваться с начальником, и они вместе приняли решение, – от греха подальше вызвать. Вертолет прилетел и два дня меня искал, им напарник неправильно избушку сказал. Я все убрал, выхожу на площадку, слышу – вертолет стрекочет, не может меня найти… Не нашел, вернулся в Верхнеимбатск ночевать. Я значит, заново спальник достаю, ложусь спать… Только на следующий день меня забрали.
– А что у тебя было?
– Думал – сердце, а оказалось, типа с сосудами что-то, какой-то спазм. Не сердце ни хрена! Вот.
– А они тебя укоряли – ну что ж ты нас вызвал, испугался какой-то ерунды?
– Да ничего не сказали особо. Я ж говорю, не я решал. Побыл я тогда в больнице, потом обратно пошел. 150 км пешком. (На лыжах? – И. С.) Снегоход-то остался там, откуда забрали. Четыре дня шел…
Бабы
– А что с женским полом? Как без него там, в тайге?
– Да, краеугольный вопрос, сложный. У каждого охотника есть мечта – бабу завести. Это как у зэков мать – святое, так у охотников – баба. Причем все понимают, что это граничит с маразмом, потому что она там, в тайге, на хрен не нужна. В тайге – там промысел, там работают, там эта баба – просто обуза. Но мечта эта очень сильна.
– Но ты же сделал это! У тебя ведь даже рассказ про это есть, как ты бабу брал в тайгу.
– Нет, не было такого. Это я все придумал. Это выдумка, просто мечта. Все-таки бабе нужен минимум какого-то комфорта… И потом, раз ты ее привез, так надо все время с ней сидеть, – а у тебя участок здоровенный, там десять избушек, надо ловушки обходить.
– Большой участок?
– У меня – маленький, 420 квадратных километров, десять на сорок. А у моего соседа Генки Соловьева – полторы тысячи квадратных километров. Ушел, а женщине одной сидеть десять дней, ждать тебя… Зачем тогда брать? А ходить там не просто, особенно по осени, когда снег еще маленький. На лыжах еще рано, так что лыжи под мышкой, а ты с грузом, идешь, ставишь капканы, кулемки, постоянно собаки лают, хрен знает где соболей загоняют, ты бегаешь туда-сюда. Приходишь в следующую избушку ночью, с фонариком уже. Ну какая баба, какая баба это выдержит? Да… Бабе там места нет. Но там настолько все чувства обостряются, что появляется это звериное, первобытное чувство – что нужна женщина.
– Чисто как женщина?
– Ну на уровне того, чтобы разделить с ней этот мир, который требует этого. В основном у охотников жены, которые сидят в поселке. Выбор там ограничен, в деревне трудно найти себе невесту. И у охотников, и у староверов, которые там неподалеку живут, есть такая проблема, – они пишут в дальние поселки, ищут невест. Мне вот хочется, чтобы женщина не просто бегала со сковородкой по хате, а чтоб я мог с ней поговорить, чтоб она там книжки читала…
– Ну а вообще есть там, в деревне, хоть какие-то бабы?
– Ну бичевки там есть, – только зачем они нужны. Да они и никакие уже…
– Вот ты говоришь – деньги не нужны. А были б, так можно было б гарем завести или публичный дом, забрасывать его в тайгу на вертолете…
– А на хрен это надо?
– Слушай, ты первый начал, что баба – это мечта…
Москва
– А ты вот чувствуешь, что когда мало людей, они дороже?
– Дороже, конечно.
– А когда приезжаешь в Москву, то что?
– Ну, в Москве люди как лес воспринимаются.
– То есть не как люди? А как бревна?
– Как лес. Как обстановка. Там человек тебе дорог, а тут все это как-то девальвируется. Когда приезжаешь в цивилизацию, то возникает такое сильное ощущение потери высоты. Так бывает, когда самолет снижается.
– Тебе с таким вот твоим опытом, наверное, легче понять талибов, да?
– Про талибов мне сложно говорить. Но я чувствую иногда, что ребята, может, правы по большому счету. Они своей
