Шрифт:
Закладка:
Александр Куприн: «В расцвете своей славы Дюма был божком капризного Парижа. Когда его роман “Граф Монте-Кристо” печатался ежедневно главами в большой парижской газете, то перед воротами редакции еще с ночи стояли длиннейшие хвосты. Уличных газетчиков чуть не разрывали на части. Популярность его была огромна. Кто-то сказал про него, что его слава и обаяние занимают второе место за Наполеоном»{480}.
Как-то раз Дюма-отец гостил у сына за городом. Однажды за утренним кофе Дюма-младший спросил:
– Как ты спал, папа? Надеюсь, хоть немного отдохнул?
Тот ответил:
– Видишь ли, я вовсе не спал…
– В чём дело, папа? – встревожился сын. – Тебе что-то мешало?
– Мне стыдно сказать, но я захватил с собою из Парижа одну маленькую книжонку и как начал с вечера ее читать, так и читал до самого утра…
– Что же это за книга такая? – удивился Дюма-младший. – Как она называется?
– «Три мушкетера», – смущаясь, ответил отец.
Что касается творчества Дюма-старшего, то здесь имелся один спорный нюанс. Если в «плодовитость» Вальтера Скотта, жившего в крайней нужде и писавшего ради хлеба насущного, ещё можно было верить (оплата издателя зависела от объема написанного), то на Дюма (и об этом знал весь литературный Париж) работали так называемые литературные негры, которые за определённую плату денно и нощно «вкалывали на шефа».
«Конечно, – пишет А. Куприн, – всякому ясно, что выпустить в свет около 560 увесистых книг, содержащих в себе длиннейшие романы и пятиактные пьесы, – дело немыслимое для одного человека, как бы он ни был борзописен, какими бы физическими и духовными силами он ни обладал. Если мы допустим, что Дюма умудрялся при титанических усилиях писать по четыре романа в год, то и тогда ему понадобилось бы для полного комплекта его сочинений работать около ста сорока лет самым усердным образом, подхлестывая себя неистово сотнями чашек крепчайшего кофея… Да. У Дюма были сотрудники… Коллективное творчество имеет множество видов, условий и оттенков. Во всяком случае на фасаде выстроенного дома ставит свое имя архитектор, а не каменщик, и не маляры, и не землекопы»{481}.
Как мы помним, Бальзак тоже делал попытки привлечь для сотрудничества «негра» в лице некоего Лассальи, но ничем хорошим для писателя это не кончилось. Видя, как его идея блистательно воплощена в жизнь каким-то избалованным трутнем, Оноре, конечно, сердился, но поделать ничего не мог. В этом «тёмном деле» Дюма оказался более удачлив, чем его коллеги по писательскому труду. Прочим оставалось только тайно завидовать и… стараться опередить на вираже.
* * *
В механике есть такое понятие: старение (изношенность) металла. Даже металл – и тот изнашивается: какой-то быстрее, какой-то медленнее. Что уж говорить о клетке тела, которую простым глазом не увидишь. Клетка человека хрупка и ненадёжна, а если ещё поднажать… Оноре «поджимал» долго и настойчиво. Свои клетки (особенно нервные) он словно испытывал на прочность. Первые тревожные «звоночки» настойчиво призывали: поберегись! Но Оноре всё откладывал: завтра… послезавтра… До поры до времени проносило.
После окончания «Модесты Миньон» стало как-то застопориваться. Сначала постепенно и почти незаметно, но явно с некоторым накоплением страданий. Бальзак серьёзно заболевал. Что это было, сказать сложно, но налицо сказывались признаки переутомления. Всё остальное: головные боли, головокружения и даже сонливость – прилагалось к основному. Оноре никогда не щадил себя, и теперь организм отвечал ему тем же.
Вот строки бальзаковских писем того периода, говорящие сами за себя:
«Я надолго погрузился в непреоборимую, благотворную дрему. Мой организм не в силах трудиться. Он отдыхает. Он не реагирует больше на кофе. Целые реки кофе влил я в себя, чтобы закончить “Модесту Миньон”. А мне казалось, будто я хлебаю воду. Просыпаюсь я в три часа и тут же засыпаю снова. Завтракаю в восемь, чувствую потребность снова поспать и сплю»…
«Для меня наступил период ужасных нервных страданий, желудочных спазм, вызванных неумеренным потреблением черного кофе. Мне нужен полный покой. Эти невероятные, ужасные боли терзают меня вот уже три дня…»
«…Я изнемог, как Иаков в единоборстве с Ангелом. А ведь я должен написать еще шесть томов, а может и больше… Публика ждет от меня книг, а я чувствую себя пустым мешком…»
«Бывают мгновения, когда от ожидания человек почти теряет рассудок. Я нахожусь сейчас именно в таком состоянии. Всю свою жизнь я так стремился к этой цели, что теперь чувствую себя внутренне разбитым»{482}.
Опасные «звоночки», трезвонившие в предыдущие годы, Оноре ничему не научили: он продолжал относиться к себе крайне безалаберно. Теперь затрезвонило по-настоящему.
Вся первая половина 1844 года – это борьба с гепатитом. Болезнь началась весной, с внезапно появившейся желтухой. Оноре сильно испугался, но доктор Наккар, сам немало взволнованный, постарался успокоить:
– Холецистит. Правильный режим и диета поправят дело. А теперь – немедленно в постель!..
Болезнь протекала тяжело. Помимо болей в подреберье, Оноре мучился тем, что не мог по-человечески питаться. Во рту ощущалась противная кислятина, порой сменявшаяся тошнотворной солоноватостью. Ни о каком аппетите говорить вообще не приходилось. И так сорок дней. Постель, боли в подреберье и полное отсутствие аппетита. Весь жёлтый и исхудавший Бальзак походит на некоего измождённого узника из романа Вальтера Скотта. Доктор Наккар предлагает съездить на воды в Карлсбад. Отлично! Оноре срочно пишет Ганской: собираюсь в Карлсбад – может, встретимся? Но та словно набрала в рот воды: ни да, ни нет. Карлсбад отменяется. К чему этот Карлсбад, если с ним там не будет Евы?..
Постельный режим – для кого-нибудь другого. Каждый день трутня – это… день трутня. То есть впустую; то есть как бы и не жил. Поэтому – работать! И будь что будет…
«Я каждый вечер встаю в полночь, пишу до восьми часов, делаю 15-минутный перерыв, работаю до пяти часов, обедаю, ложусь спать и снова просыпаюсь в полночь. Результатом подобного труда являются пять томов, созданные за 40 дней»{483}.
Поверим Бальзаку: пять томов за сорок дней. Что-то немыслимое. «Отдушиной», конечно, являлась «Модеста Миньон», работая над которой, романист писал послания в адрес любимой, но не отправлял их, а оставлял на страницах своей книги. Болезнь изнуряла, но он уже не может без мысленного общения с той, которую любит. И всё пишет и пишет… В связи с болезнью публикация романа в «Journal des Débats» неоднократно прерывалась, поэтому была напечатана тремя частями: 4–18 апреля, 17 мая
