В конце августа 1845 года, находясь в Брюсселе, Бальзак и Ганская расстанутся.

Но уже через месяц, побросав все дела, Бальзак сломя голову мчится в Баден-Баден. «Я думаю только о тебе, – пишет он Ганской. – Мой ум уже не повинуется мне…»

Неделя в Баден-Бадене промчалась, как один день. Пши-и-ик – и нет! Как побывал в эдемском саду. Тем тяжелее возвращение. 5 октября Бальзак уже в Пасси. Работы непочатый край: следует во что бы то ни стало закончить «Блеск и нищету куртизанок». А времени (о, время!) в обрез.

Двадцать третьего числа он отправляется в Шалон-сюр-Сон (в Бургундии, южнее Дижона), где его дожидаются «бродячие акробаты». Ганская с дочерью и зятем намерены зиму провести в Неаполе. Встретившись, путешественники садятся на пароход и речным путём за шесть дней добираются до Тулона. Оттуда до Марселя рукой подать. А из Марселя до Неаполя прямой пароходный маршрут. Пока находились в Тулоне, морской префект, адмирал Шарль Боден, пригласил Бальзака и его окружение осмотреть на катере тулонский рейд.

1 ноября весёлая семейка «акробатов» садится на пароход «Леонид» и отправляется из Марселя в Неаполь. По пути они делают остановку в Чивитавеккья. Стоит напомнить, что там в это время французским консулом не кто иной, как Анри Бейль, он же Стендаль. Пройдут годы, но этот человек всегда будет вспоминать, как после отъезда Бальзака долго мечтал о приезде в Чивитавеккья женщины, хотя бы отдалённо напоминавшей ему г-жу Ганскую.

Три дня в Неаполе, и Бальзак, оставив там Эвелину с молодыми, отправился в обратный путь. В этот раз море было сродни с мрачными мыслями Оноре. Пароход «Танкред», на борту которого оказался наш путешественник, попал в жестокий шторм, сопровождавшийся сильной грозой, ливнем и шквальным ветром. Бальзак впервые плыл на судне во время шторма. Всё его тело трясло от ужаса. Кто-то из моряков посоветовал немного выпить, тогда, мол, отпустит. Чуть «отпустило» лишь после шестой бутылки шампанского. Хотелось одного – дотянуть до берега…

Дотянули. Но всё тело по-прежнему трясло. «Скорая помощь» явилась в виде… антикварных лавок, коих в Марселе было видимо-невидимо. Лишь обойдя большинство из них, Оноре постепенно пришёл в себя. Впервые за многие дни он радовался, что рядом не было Эвелины – она бы точно не возрадовалась его «выздоровлению».

Результат одного дня в порту Марселя: 95 тарелок и набор супниц, соусников и блюд на сумму в 1500 франков. Помимо этого, он сделал заказ на рожки из китайского фарфора, великолепные резные книжные шкафы высотой три метра и шириной десять метров и турецкий ковер{493}.

И вот Париж. Пустота и безжалостный письменный стол, который, кажется, только посмеивался: за работу, лентяй! Да уж, лентяй. Последние полгода Бальзак провёл (как считал сам) в лености и полной расхлябанности. И в результате почти ничего не написал. Понимая это, он зол и раздражён.

Из письма Бальзака Ганской: «Писать крайне трудно… Мы должны воссоединиться. После Дрездена я ничего не сделал… Мое сердце так же изношено, как и мозг, равнодушно ко всему, что не является частью себя, а ведь еще надо зарабатывать состояние» {494}.

Следовало наверстывать упущенное. Бальзак много пишет. И крайне мало отдыхает. Но даже короткой передышки ему достаточно, чтобы перечитывать письма Эвелины. Эти письма откровенны и очень интимны. Прочитав, он тут же садится писать ответ. Тоска, одна тоска… И лишь письма от Ганской согревают его.

«Три твоих последних письма – сокровище для сердца. Ты отвечаешь всем моим честолюбивым стремлениям, всем грезам любви, рожденным воображением. Как я счастлив, что внушил такую любовь… В разлуке твои три письма приводят мне на память ту Еву, какой ты была в Бадене, тот чудесный порыв сердца… Ах, волчишка, любовь, бурная и долгая любовь, неразрывно связала нас»{495}.

А рядом никого. Хотя – нет: рядом Луиза Брюньоль. Вот она, «мишень для битья».

Из письма Бальзака Ганской (16 декабря 1845 года): «Не стоит волноваться из-за экономки. Я ее выгнал. Все улажено. Участь ее решена. Она попросила позволить ей навещать меня. Я ответил: “Никогда”»{496}

Со стороны Бальзака такое поведение по отношению к преданной домохозяйке выглядело как предательство. Именно так восприняла это г-жа Брюньоль, потребовавшая в качестве отступных 7500 франков. Поразмыслив чуть-чуть, она увеличила размер компенсации, заявив, что хотела бы ещё… патент на табачную лавку. Оноре ничего не оставалось, как призвать на помощь доктора Наккара, находившегося в приятельских отношениях с неким «директором» табачной торговли.

Одновременно Бальзак расторгает отношения с «ужасно вялым» стряпчим господином Гаво, который никак не мог отбиться от навязчивых кредиторов. Теперь за дело взялся некий г-н Фессар – вёрткий малый, который (даже к удивлению Оноре) смог добиться почти невероятного: уплаты лишь пятидесяти процентов от причитающегося! Все согласились, кроме портного Бюиссона, который (тёртый дока!) просто переписал свой долговой вексель.

Опять заартачилась Луиза. Когда с табачной лавкой, казалось, было всё улажено, та гордо заявила:

– Табачная лавка… Извините, но это так низко!.. Уж лучше продавать гербовую бумагу и марки. Не желаю быть лавочницей! Буду продавать марки…

Впрочем, кого это совсем не волновало, так г-жу Ганскую. Иметь под боком разбитную «экономку», понимала Эвелина, всё равно что позволить охранять капусту прожорливой козе. От кого же она это слышала? Впрочем, не важно, она же не философ, чтоб запоминать всякие афоризмы. Афоризмы – для мужчин. Ну а для женщин… Желательно, чтобы кругозор мужчины не заходил дальше одной женщины, иначе… Иначе жди беды. Это Эвелина Ганская знала всегда.

* * *

Роман Бальзака «Блеск и нищета куртизанок» заканчивается громким судом над Люсьеном де Рюбампре и его последующим самоубийством. Автору не хватало фактуры; ему во что бы то ни стало нужно было посетить тюрьму, желательно – Консьержери. Во-первых, именно там содержалась перед казнью несчастная королева Мария-Антуанетта; а во-вторых, в эту же тюрьмю когда-то бросили погибшую на гильотине тётю Эвелины Ганской, княгиню Любомирскую, причём вместе с малолетней дочерью – той самой графиней Розалией Ржевуской, оставшейся по малолетству в живых.

С декабря 1845 года заместителем парижского прокурора становится некто Жюстен Гландаз, старый лицейский товарищ Бальзака. Именно Гландаз поможет романисту попасть в Консьержери. Каждый кирпич и ступенька этой тюрьмы должны были помочь прочувствовать писателю весь ужас приговоренного к смерти человека, оказавшегося за толстенными стенами парижского узилища.

Однако одной тюрьмой Бальзак не ограничивается. Он просит Гландаза поприсутствовать на уголовном процессе. Тот соглашается, обеспечив