Впереди планеты всей Великобритания и Бельгия, но только не Франция, где пассажирские перевозки были открыты только в 1835 году{474}. И если в Англии в 1842 году действовало почти две тысячи миль железных дорог, то во Французском королевстве лишь триста{475}. В том числе была построена ветка, соединяющая Версаль и Париж. Та самая, о которой так мечтал Бальзак! Однако вскоре близ Версаля произошла чудовищная железнодорожная катастрофа.

…Садясь в карету, которая должна была доставить несчастного Людовика XVI к эшафоту на площади Революции, свергнутый монарх, чьи мысли были по-прежнему неразделимы с жизнью Франции, спросил палача Сансона:

– Нет ли вестей от Лаперуза?

Но, как и прежде, никаких новостей о пропавшей морской экспедиции Жана-Франсуа Лаперуза[161], чьи фрегаты «Астролябия» и «Буссоль» бесследно исчезли несколько лет назад, не было. Тайну гибели кораблей Лаперуза раскрыл в 1829 году другой французский мореплаватель – Жюль-Сезар Дюмон-Дюрвиль, доказавший, что его соотечественники погибли в 1788 году у атолла Ваникоро (из группы островов Санта-Крус) в Тихом океане.

Однако не только этим прославился капитан Дюмон-Дюрвиль. Так, в 1840 году именно он в Восточной Антарктике открыл неизвестную землю, названную им именем своей жены – Землей Адели; позже этот отважный исследователь откроет Землю Луи-Филиппа. Любое из этих открытий навеки сделало бы имя Дюмон-Дюрвиля одним из самых почётных в истории мирового мореплавания. Тем не менее, возможно, более важную находку этот человек сделал еще раньше, будучи никому не известным молодым флотским офицером: в 1819 году Дюмон-Дюрвиль обнаружил… Венеру Милосскую!

Когда 29-летний морской офицер участвовал в походе на острова Греческого архипелага, на острове Милос он обратил внимание на поразившую его древнегреческую мраморную статую Венеры, державшую в одной руке яблоко. Это была цельная скульптура: Венера была с руками! Бесценную статую отрыл из земли местный крестьянин и хранил у себя во дворе. Зачарованный находкой Дюмон-Дюрвиль решил во что бы то ни стало купить скульптуру, но крестьянин заломил такую бешеную цену, что пришлось обратиться к французскому консулу в Греции с тем, чтобы покупку оплатило правительство Франции. Когда из посольства пришёл положительный ответ, выяснилось, что крестьянин уже продал статую турецкому чиновнику, причём всё было готово к отправке её в Турцию. После длительных переговоров, подкупа и уловок французам удалось-таки перекупить скульптуру, которую, быстро погрузив в большой ящик, доставили на берег для погрузки на корабль. Именно здесь и состоялась драматическая стычка между французами и турками, не поделившими бесценный раритет. В ходе борьбы турки и оторвали у Венеры руки, которые, кстати, до сих пор не найдены (по-видимому, они были разбиты проигравшей стороной).

А Венера Милосская, за приобретение которой Дюмон-Дюрвиль был награжден крестом Святого Людовика, является одним из самых великолепных шедевров парижского Лувра. Кто знает, будь Венера Милосская с руками, возможно, и не была бы так безумно популярна?..

Но при чём здесь французские железные дороги, спросите вы, а вместе с ними и акции этих самых дорог?

Вернёмся в 1842 год, в Версальский пригород Парижа, где 8 мая проходил водный праздник в честь короля Луи-Филиппа I. В тот день там, казалось, собралась вся столичная знать: гуляли семьями, дружными компаниями; было много детей. В 17.30 из Версаля в Париж выехал заполненный под завязку пассажирский состав. Восемнадцать деревянных свежеокрашенных и покрытых лаком вагонов сопровождало два английских паровоза системы Тэйлора. Один тянул состав спереди, другой – толкал сзади. До Мёдона (около пяти миль от Версаля) доехали нормально, а вот дальше…

Передний паровоз, внезапно вздрогнув, быстро пошёл под откос. А локомотив-толкач продолжал давить на хвост поезда, в результате чего вслед за свалившимся паровозом стали уходить в сторону пассажирские вагоны. Образовалась своеобразная куча-мала: напирая друг на друга, вагоны сталкивались, вставали дыбом, некоторые переворачивались… Пламя из паровозной топки быстро переметнулось на деревянные вагоны, которые вспыхнули, как спички. Сквозь дым и пламя иногда прорывались людские крики, взывавшие о помощи. Но помочь несчастным было невозможно: все купе были закрыты снаружи на замки (таковы были правила перевозок). Люди сгорали заживо.

В результате этой чудовищной драмы, по разным оценкам, погибло более полусотни человек, около двухсот пассажиров получили ожоги и травмы.

Среди погибших оказался и Жюль-Сезар Дюмон-Дюрвиль, ставший к тому времени контр-адмиралом и почётным членом Географического общества. Останки адмирала были опознаны неким Пьером-Мари Александром Дюмутье, военным врачом с корабля, на котором плавал погибший. Вместе с ним жертвами катастрофы стали его жена Адель и сын. Причиной случившегося была названа изношенность колёсной оси локомотива.

Трагедия всколыхнула французское общество. Многие (даже депутаты!) предлагали запретить строительство железных дорог во Франции. Стоит ли говорить, что акции железнодорожных кампаний резко скакнули вниз. Ну а тем, кому не посчастливилось вложиться в эти самые акции (в том числе Оноре де Бальзаку), оставалось только подсчитывать убытки…

* * *

Конфуций оказался прав. Конец иллюзий быстрого обогащения явился началом всплеска творческой активности. В 1843–1844 гг. писательский потенциал Бальзака на пике. Он заканчивает многие «заготовки»; оттчачивает, шлифуя до бриллиантового блеска, уже законченные работы. Ещё раз перелистав «Шуанов» (для третьего переиздания), автор пришёл к утешительному для себя выводу: «весь Купер и весь Вальтер Скотт, плюс страсть и сила духа, которой нет ни у одного из них»{476}.

В этот период появляются и новые работы Бальзака: «Модеста Миньон» («Modeste Mignon») из «Сцен частной жизни», а также «Деловой человек» («Un Hombre d’Affaires»), «Мелкие буржуа» («Les Petits Bourgeois») и «Мадам де Ла Шантери»[162] («Madame de La Chanterie»), пополнившие «Сцены парижской жизни».

Но ещё больше задумано. В планах описание наполеоновских походов, грандиозные битвы, описание мужества французских солдат в славные годы Империи. Уже не первый год Оноре вынашивает мысль написать новый роман под названием «Битва». В «Полковнике Шабере» он уже коснулся военной тематики, но лишь вскользь, совсем чуть-чуть. Но хотелось большего. Стендаль! Вот с кого следовало брать пример: взял и написал. Всё то, о чём давно мечтал написать он, Бальзак. Дайте срок, господа, и об этом Стендале заговорит весь мир… Наполеон Банапарт – целая историческая эпоха; этакая непаханная целина, которую можно (и нужно!) «распахивать» до конца: Ваграм, Аустерлиц, Бородино, Лейпциг, Ватерлоо… Если не напишет он, лучший романист Франции, то кто?! Не отдавать же всё Стендалю!

Об этих двоих Шарль-Ипполит Кастиль оставил шутливое замечание: «У господина де Бальзака, как и господина Бейля, есть навязчивая идея: первый всю жизнь мечтает о мильонах (и он их вполне заслуживает), второй никак не может смириться с размерами своего носа»{477}.

Оноре разрывается на части. Сколько