работающим, накинул промасленный ватник на торчащие из рамы стекла и, кряхтя, полез в разбитое окно. Димка прикрывал меня, светил фонариком. Минтай с пистолетом и монокуляром карабкался на мятую крышу «мазды». Катя перебиралась за руль «десятки», а Оля, встав внутри треугольника, образованного машинами и стеной аптеки, уже готовилась принимать лекарства.

У меня при себе имелся список, составленный Романом, но, обернувшись, я понял, что времени на подбор лекарств не будет — на площади появились первые зомби. И я, опрокинув одну зеркальную витрину, разбив топором другую, начал грести всё, что попадалось под руку — из шкафов, из холодильника, с полок и стеллажей. Я набивал пластиковые пакеты-«маечки», запас которых всегда возил в машине, и выкидывал их в окно. Два, три, четыре пакета. На маленьком столике у входа я увидел томик с крупной надписью «Справочник» на красной обложке, схватил его, понимая, что он может оказаться важней многих лекарств, подбежал к окну, бросил книжку Оле, оценил обстановку.

Зомби были метрах в пятидесяти.

Димка целился в ближайшего.

Минтай что-то орал, замахивался «коктейлем Молотова».

— Три минуты еще! — крикнул я и опять кинулся к взломанному шкафу с биркой «антибиотики»…

Стрелять Димка так и не решился — патроны жалел, как он потом признался. А вот свежерозлитые «коктейли Молотова» ему жалко не было — чего там жалеть? — масло, бензин, кусок простыни и пивная бутылка. Подступы к аптеке полыхали, но огонь этих тварей не останавливал, а разве только слегка дезориентировал. И Минтай парочку зомби все же грохнул, испытав пистолет. Только не очень-то нам это помогло — счет обращенных шел уже на десятки. Я вывалился из окна аптеки, когда они лезли на наши машины. Кого-то даже рубануть топориком по морде успел. Катя на тот момент уже перебежала в «мазду», освободив мне место за рулем.

Стартовали мы с Димкой почти одновременно — он опередил меня буквально на секунду. Наседающие твари так и посыпались с ревущих машин — моя «десятка» подпрыгивала, переезжая тела, и я боялся, что она сейчас застрянет. Не менее страшно было лавировать среди растекшихся огненных луж. Но мы прорвались, не загорелись, и не застряли. И даже уже внимания не обращали на преследующих нас мангусов, поскольку знали, что скоро они отстанут.

— Как вы там? — спросила рация.

Оля шуршала пакетами за моей спиной, выбирала нужные лекарства.

— Нормально, — ответил я. — Начинаем лечение.

Мы выехали на пустое шоссе. Димка, притормозив, правым поворотником помигав, пустил меня вперед.

Я снова был главный.

Я показывал дорогу.

* * *

Пустые тихие деревни. Перелески. Грузовики-дальнобои, вставшие у обочин. Разлившиеся речушки. Далекие, будто бы плывущие за нами церкви. Проблески огромных луж в заброшенных полях. Бурые стога, просевшие за зиму. Поселки с остатками сельскохозяйственной инфраструктуры на окраинах: гнилые фермы, ржавые башни, развалившиеся элеваторы — как после войны.

И зомби, зомби — иногда в самых неожиданных местах.

Мы не гнали — дороги здесь были разбиты, как обычно весной. Их всегда начинали ремонтировать в мае.

Теперь уже не начнут никогда.

— Долго еще? — спросила рация.

— До съезда с трассы минут двадцать, — ответил я; не соврал, но и всей правды не сказал.

Столбы, хвойные лесопосадки, грохочущий мост, гора песка с солью, прудик у дороги, часовня из красного кирпича, военная «бетонка», уходящая к карьеру, геодезическая пирамидка на холме, бобровая запруда на ручье, болотце, истыканное стволами берёз, как игольница иглами, — здесь я знал уже всё досконально.

— Готовимся к повороту направо, — объявил я, взяв рацию.

Одинокая сосна, похожая на гигантский гриб. Овраг, поросший ольхой и тальником. Насквозь проржавевший дорожный указатель, расстрелянный неведомым охотником в незапамятные времена.

Я включил «поворотник» и начал притормаживать.

Сначала показался знак «уступи дорогу» — он словно вышел из кустов, повернулся к нам в профиль. Потом стал виден сам перекресток.

Я уже не ехал, а катился — машина двигалась по инерции. Вспомнился фильм «Поворот не туда». Захотелось остановить автомобиль, заглушить, еще раз всё обдумать, посоветоваться с товарищами.

Выедем ли мы еще раз на этот перекресток — хоть когда-нибудь?

Я не знал…

— Как там дорога? — спросила рация.

— Нормальная, — ответил я.

Дорога здесь была вполне приличная. Её успели привести в порядок незадолго до горбачевской перестройки: сделали насыпь, отвели, где требовалось, воду, мост из бетонных плит положили неподалеку от старого брода через речку-переплюйку. Ремонта дорога не требовала — ездили по ней мало, а когда деревни опустели, и совхозы развалились, колесить и вовсе стало некому — разве только охотникам на «уазиках» и «нивах», да немногочисленным городским дачникам, большинство из которых было родом из этих мест. Дорогу даже чистили зимой, но только до деревни Николкино, где еще жили, не сдаваясь, две стариковские семьи. А за Николкиным дорога портилась — насыпь кончалась, начиналась обычная грунтовка, уже заплывающая и зарастающая. Вот там-то, в низинке неподалеку от известной всем районным охотникам дубравы, я и собирался засадить наши машины в грязь.

— Нормальная дорога, — повторил я. — Будет один участок тяжелый, но проскочим.

Я оглянулся на девчонок — больше всего я беспокоился за Таню. Идти пешком она не могла, но в ней еще было достаточно силы, чтобы помешать нам нести её на руках. Сейчас Оля кормила её какими-то таблетками, поила соком через трубочку. Я почувствовал, что страшно голоден, протянул назад руку:

— Дайте пожрать что-нибудь.

В руку вложили «сникерс». Я разодрал упаковку зубами, откусил едва ли не половину:

— Пафибо.

Кусочек ореха попал в кариозное дупло, которое я всё никак не мог залечить, — боялся. И я подумал, что уже никогда не смогу сходить к стоматологу, чтобы привести зубы в порядок…

Как же, все-таки, легко и быстро привыкли мы к мысли, что обыденный мир в одночасье рухнул! Не потому ли, что много раз видели подобные катастрофы