Шрифт:
Закладка:
– Западная концепция – вполне нормальная. Если бы я жил в демократической стране…
– А чего ж ты не живешь? Тебя ведь звали. Хоть в Японию, хоть в Германию.
– Я жил в Германии… В 1992 году мне дали престижную стипендию, с тем чтобы я год жил в Берлине (в Шёненберге). Дали мне квартиру 8-комнатную. Я там прожил всего 9 месяцев, и я не написал ни строчки за это время.
– О, русский писатель таки должен писать, питаясь силами родной земли!
– А ты знаешь, что «Мертвые души» написаны в Италии?
– Неудивительно. «Мертвые души» – это ж тоска смертная, занудство и социология, изложение коммерческих схем… То ли дело «Тарас Бульба», которого ты часто вспоминаешь как образец, – вот так надо писать, чтоб читатель слезу пускал.
– Надо, кстати, посмотреть, где написан «Тарас Бульба». Может, тоже в Италии? У русского писателя нет выбора – либо он пишет то, что хочет, либо не пишет вовсе. Если то, что хочет, – он автоматически становится врагом русского государства. На Западе писатель – профессия, а у нас это – подрывной элемент, он подрывает основы государства.
– Ну и что с этим делать?
– Пример А. Н. Толстого не релевантный, потому что Толстой присягнул советской власти сразу. И стал государственным человеком. Сталин сделал из писателей каких-то ужасных чиновников. Но сейчас у нас другое несколько время. Хотя некоторые бывшие советские писатели мечтают о возврате старого литературного совка… Сталин говорил, что писатель – это инженер человеческих душ. Я бы поправил: соцреалистических душ.
– А ты, кстати, инженер по образованию.
– Инженер-механик. Мой диплом был по задвижкам на нефтепроводах.
– Ну значит, ты – инженер-механик человеческих душ. И еще нефтяник, – это очень тонко и актуально.
– Да. Нефтяник. Я был на практике в Баку. На заводе, где делают задвижки.
– Ты поймал нерв XXI века!
– Мы там пьянствовали, знакомились с местными девушками – но они почему-то были очень сдержанны.
– Вы просто мало денег предлагали.
– У нас их тогда вообще не было.
– С таким чутьем ты, короче, знал, куда вложить ваучеры: в нефтянку.
– Мне кажется, я их отдал теще… Нет! Вспомнил: мы их вложили в какой-то «Гермес». А потом я дал жене 3 000 долларов, она их вложила в «Чару», и деньги пропали. А насчет профессии нефтяника… Задвижка нефтепровода иногда мне снится.
– Снится? Ну да…. Открыл – закрыл, раздвинул – задвинул…
– Нет, задвижка – это скорее фаллический символ. Там же напор, давление 10 атмосфер. Нефть – это сперма земли!
– Круто! Но и странно… Сперма – и дальше идет слово женского рода. Может, родовые воды?
– Может.
Деньги
– Если б ты не зарабатывал на жизнь литературой, то где б ты работал?
– Это некорректный вопрос.
– Что значит – некорректный? Ты же все-таки где-то работал, прежде чем стал знаменитым писателем?
– Я же художником-графиком был. Книги иллюстрировал. Получал в среднем 200 рублей в месяц, причем не надо было куда-то ходить каждый день.
– А потом настал день – и ты спрыгнул.
– Это получилось само собой. Когда стали на Западе активно переводить. В конце девяностых.
– Какой у тебя общий тираж?
– Не знаю.
– Но тем не менее ты вышел на уровень – пишешь что хочешь, живешь литературой, на жизнь хватает.
– Ну я не могу себе купить, например, вторую машину – нам с женой уже не хватает одной («Сузуки-Гранд-Витара»). Кроме того, еще у меня есть скутер, на котором я езжу из Внукова на рынок.
«День опричника»
– Ты был аполитичен, в молодости любил байку про то, что, когда немцы входили в Париж, Пикассо рисовал яблоко, ну и прочие авангардные истории. И вдруг тебя прорвало! «Я обвиняю!», «не могу молчать», «глаголом жечь сердца».
– А Солженицын еще сказал: «Жить не по лжи».
– То есть ты играл себе, играл в постмодернистские игры, в аполитичность – а потом тебя прорвало. Прорезался политический пафос: ты стал жаловаться на нехватку демократии. Ты вдруг начал резать правду-матку. Очень интересный процесс! Ты заговорил не голосом персонажа, как обычно, – а своим. Случился прокол, который у вашего брата описывается термином «влипаро».
– Да, это мой термин. Когда автор влипает в свой текст.
– Ты стал всерьез клеймить опричников. Ты играл, условно говоря, в пейнтбол, а потом бросил эту брызгалку с краской, взял калаш и пошел мочить. Не боясь, что тебе отстрелят башку.
– В какой-то мере да… Мне захотелось высказаться о настоящем. Захотелось просто! Накипело! Но на самом деле я этим занимался еще в восьмидесятых. Писал антисоветские рассказы и отправлял их на Запад. Это были высказывания о том времени. Потом у меня был период, когда я занимался неким литературным экспериментом и получал от этого удовольствие. А теперь мне захотелось получить удовольствие от другого. Но я не думаю, что «День опричника» – это в чистом виде сатира…
– Не знаю, сатира или нет. Для меня это первая твоя книжка, написанная от души. «Одни пишут кровью и спермой, а другие мочой, причем приемка идет по весу». Кто-то из классиков сказал. У тебя на этот раз жидкости серьезные были потрачены.
– И еще было хорошо сказано французами – где пахнет говном, там пахнет жизнью.
– Ну… Никто тебя за язык не тянул.
Он смеется.
Говно (лирическое отступление)
– В литературных кругах поговаривают, что ты реально пробовал говно. На вкус. Или это приписываемое?
– Это журналюги раздули! Имидж главного русского калоеда вывалился из одной моей фразы…
– Фразы? Я думал, из книжки «Норма». Помнишь, там ребенок спрашивает: «Мама, зачем ты ешь какашки?» Она говорит: «Дурачок, это не какашки, а “Норма”». Помнишь?
– Помню, конечно. Но я о другом. Дело было в 80-м году. У меня тогда родились девочки-близнецы. Я писал тогда «Норму», это было в Загорянке, на даче родителей жены. Тогда еще не было памперсов, только подгузники – помнишь? Я помогал жене – близнецы все-таки родились, дело очень хлопотное – менять эти подгузники. Учитывая, что я описывал продукт, «норму», я должен был хотя бы почувствовать, что это такое. И я попробовал то, что было в подгузнике. Я это лизнул. И убедился, что это просто глина, а всю погоду делает запах.
– Ну у детей все иначе, нежно.
– У взрослых я пока не пробовал.
– Давай выпьем за то, чтоб в нашей жизни было меньше говна.
– Да! Чтоб не есть норму. Новая норма, если б опять ввели, была бы иначе упакована.
– А сделана была бы в Китае, как всё сейчас.
«День опричника» (продолжение)
– Вот про кого говорили – литературный власовец?
– Про Солженицына.
