— И кстати, сговор о совместном совершении противозаконного действия возникает в том случае, если обе стороны дали на то свое согласие. Надеюсь, это не входит в ваши планы?

Марков снова покачал головой.

— Мы мало что еще можем сделать. Если не считать депеши, против этого человека у нас больше ничего нет… — Танненшмидт поднялась. — Впрочем, для перестраховки мы все-таки нанесем визит герру Шиллю, а там… а там видно будет.

Психиатр тоже встал.

— Спасибо, что не оставляете меня в беде, фрау старший инспектор. И пожалуйста, извините за несдержанность. Не каждый день приходят такие письма.

Они направились в прихожую, петляя между грудами одежды, бумаг, продуктов и других вещей. Выйдя на лестничную клетку, Танненшмидт вдруг обернулась. Ей в голову пришел еще один вопрос.

— Скажите, что именно означает «оскорбление третьей степени»? — произнесла она.

Но Марков уже с грохотом захлопнул дверь, и инспектору оставалось только недовольно поморщиться.

5

Такса Толстого

Жесткошерстная такса оглушительно залаяла, потом почесала лапой за ухом, легла на поя и зевнула.

— Его зовут Квиз, — пояснила Шиллю супруга Николая Лоренца, несколько раз выкрикнув при этом по-русски «Фу!» и «Сидеть!». — Верно я говорю, Квиз?

Шилль, все еще думая о пистолетах, которые недавно держал руках, с удивлением уточнил:

— Он понимает и по-немецки, и по-русски?

— Только если ему это выгодно, — весело отозвалась та. — Я Полина! А вас как зовут?

— Александр Шилль. Александр.

Полина оглядела его, приветливо улыбаясь. У новой знакомой были румяные щеки, алые губы и белокурая коса, уложенная в замысловатую прическу, — словом, она выглядела самой что ни на есть хрестоматийной славянкой из учебника этнографии. Даже в кухонном фартуке, надетом поверх спортивного костюма, Полина смотрелась небрежно элегантной. Она повела гостя мимо кухни в гостиную: после экскурсии по подвальной оружейной выставке и виртуального исторического тура в хоэнлихенский санаторий Лоренц пригласил Шилля на ужин.

— Ты все видел, пора принимать решение, — резонно заметил Лоренц.

Шилль тоже так считал и чувствовал, что в его судьбе начинается новый этап, на котором решения не падают с неба, а становятся результатом обдуманного выбора; этап, на котором человек смотрит проблемам в лицо, а не уклоняется от них. Он распрощался со своим прежним подходом к жизни, в рамках которого стремился не впутываться в конфликтные ситуации, чтобы не увязнуть в них основательно. Поединок предполагал совершенно иной подход, красивый и дарящий освобождение. С тех пор как Шилль начал углубляться в вопрос дуэлей, его особенно пленяла эта смелость неотвратимости, а может, и отчаяние неотвратимости. Разговоры исчерпывают себя, потому что одному человеку больше нечего сказать другому, он не пытается ничего понять, потому что уже понял достаточно. Слова приобретают значение, только когда становится ясно, что они могут создать повод для стрельбы. Отношение становится серьезным, только когда на дальнем плане начинает маячить смерть. «Такая дуэль, — думал Шилль, — значима сама по себе, и даже если она не состоится, одна ее вероятность усиливает восприимчивость и активность обеих сторон». Впрочем, Шилль, твердо настроенный на поединок, не испытывал необходимости в дополнительной подпитке: несмотря на некоторое утомление, его жизненная энергия била ключом.

— Коля, предложи нашему гостю… — произнес ла Полина, многозначительно подмигнув мужу.

Шилль переступил порог гостиной и огляделся. Типично для русских домов, комната оказалась угнетающе уютной. На окнах висели тяжелые шторы и тюлевые занавески, на полулежал ковер, стол застилала вышитая скатерть, на диване грудились пухлые подушки… Это изобилие текстиля доминировало над предметами меблировки, которые тоже пытались отвоевать себе место, выставляя закругленные бока, изогнутые подлокотники и вывернутые ножки. У стены темнело старое пианино, укрытое вязаной накидкой. Рядом гипнотически медленно тикали напольные часы в дубовом футляре. За темным круглым столом сидел седовласый и седобородый мужчина лет семидесяти в поношенном костюме, худощавый, с большими добрыми, но усталыми глазами. При появлении Шилля он с достоинством поднялся и нараспев произнес:

— Позвольте представиться: Венцеслав Владимирович.

— Это дядя Венцель, — сказала Полина. — Он живет с нами. Это Александр, Колин клиент — ну, ты уже в курсе, дядя.

— Очень приятно, герр Александр, — чинно кивнул новый знакомый.

Шилль, сам того от себя не ожидая, поклонился ему. Полина рассмеялась.

Лоренц со стеклянным графином в одной руке и четырьмя рюмками в другой вошел в гостиную и воскликнул:

— Всем самогонки за знакомство!

Осторожно уточнив, что за напиток налит в гра фин, Шилль узнал, что самогонка — это крепкое спиртное домашнего приготовления.

— У вас его называют аперитивом, — добавил Лоренц и наполнил рюмки до краев.

— Кто произнесет тост? — спросила Полина, когда каждый взял себе по рюмке.

— Я, — торжественно молвил дядя Венцель. — Выпьем за то, чтобы мы испытали столько горя, сколько капель останется в наших бокалах!

Все осушили рюмки, и Шилль не преминул посмотреть внутрь своей, проверяя, не осталось ли чего на дне. Самогонка оказалась приятно мягкой на вкус и ни на что не похожей.

Мужчины сели за стол, и Полина подала каждому мисочку с «Шубой» — вкуснейшим слоеным салатом из селедки и овощей.

Лоренц, умявший свою порцию первым, сказал:

— Александр, вернемся к нашим баранам. Следующий ход за тобой. Решай, что ты выберешь. Могу рекомендовать пистолеты «Макаров» по тысяче евро за штуку, итого с тебя причитается две тысячи. Стреляют отлично, но прицельной дальности маловато, я уже про это говорил.

— У тебя точно есть два одинаковых? Тогда я согласен, предложение разумное.

— Есть, конечно. Магазины купишь у моего друга. Патроны тоже. Сколько тебе надо — пятьдесят штук, сто? Если нужно набить руку, лучше взять с запасом.

— Нет, достаточно двух штук.

— Прошу прощения, — вмешался дядя Вен цель. — Это, конечно, не мое дело, но… Вам нужны два пистолета и два патрона?

— Именно так, — ответил Шилль. — Я не хочу… — замялся он, подыскивая подходящую формулировку, — …устраивать бойню.

Собеседники понимающе кивнули, Лоренц калил всем еще самогонки.

— Иными словами, — не отставал дядя, — вы планируете дуэль?

— Да.

Дядя Венцель встал, поклонился Шиллю и с улыбкой проговорил:

— История России богата поединками, а мне только что пришел на ум хороший тост. — Он поднял рюмку. — Выпьем за время, которое проходит и через десять — двадцать лет сделает неважным то, что терзает нас сегодня!

Они осушили рюмки.

— Это сказал Толстой, — пояснил старик, сев за стол. — Он отговорил бы вас от дуэли.

— Вероятно, отговорил бы, — кивнул Шилль, чувствуя вызов в его словах, — но дело в том, что абсолютно все в мире против дуэлей. Любой, кто узнал бы, что двое собрались стреляться, принялся бы их вразумлять. Так