легковой машины из числа трофейных. Борис немедленно послал Лагунцова на трофейный склад. Тот, очутившись среди прекрасных автомобилей, поначалу растерялся. Его выбор остановился на отличном семиместном лимузине «мерседес-бенц». Он объявил сопровождавшему его кладовщику, тоже сержанту, что берёт эту машину. Тот согласился, но когда они зашли в канцелярию начальника трофейного склада, чтобы оформить документы на машину, последний отказал:

— Ишь ты, чего захотел! Кто твой начальник по званию-то?

— Майор медицинской службы.

— Майор — невелика птица! — засмеялся начальник склада, сам имевший звание капитана. — У нас такие «мерседесы» не всем генералам достаются. Выбирай что-нибудь попроще. Да вот, смотри, тут у дверей стоит, только что из гаража какого-то эсэсовца пригнали. Машина новенькая, в отличном состоянии, «опель-капитан». Бери, не пожалеешь.

Лагунцову понравилась эта машина. Вместе с шофёром она могла вместить пятерых, и, следовательно, превосходила их старый «козлик». Таким образом Алёшкин и стал обладателем этой машины. Но настырный Лагунцов всё-таки на этом не успокоился. Он выпросил у начальника трофейного склада ещё и немецкий грузовик — немного повреждённый, но на ходу. Со своими ребятами Лагунцов рассчитывал починить его за несколько дней. Впоследствии эта машина очень помогла госпиталю при передислокациях.

Глава пятая

Но вернёмся к переезду в Грауденц.

Когда Борис с Захаровым подъехали к указанному домику, то у его дверей были остановлены часовым, вновь проверившим их документы. Затем им навстречу вышел вызванный часовым старший лейтенант, проводивший их внутрь. Домик этот, видимо, когда-то принадлежал садовнику или огороднику, со всех сторон его окружали плодовые деревья и кустарники. По размерам он был очень мал, и Алёшкин удивился, как такой большой начальник, возглавлявший целую группу войск из нескольких дивизий, выбрал для своего жилья такое маленькое помещение. Впоследствии он узнал, что штаб группы находился в трёх километрах южнее, в помещичьем доме, а здесь помещался только наблюдательный пункт, где командующему, собственно, и быть-то не положено, но где он находился почти постоянно, лично руководя действиями артиллерии.

Старший лейтенант, приведший Бориса, доложил о нём майору, стоявшему у окна, а тот, сделав предостерегающий жест, задержал прибывших возле двери, а сам направился в глубину комнаты к столу, на котором стояло несколько телефонных аппаратов. По одному из них разговаривал, вернее, кричал злым голосом какие-то не совсем понятные слова, упоминая почему-то огурцы, баклажаны и другие овощи, переплетая фразы довольно крепкой бранью, ещё совсем молодой генерал.

Как только он закончил свою беседу, майор подошёл к нему и что-то тихо сказал. Генерал повернулся к двери и недовольным тоном приказал:

— Подойдите ближе.

Борис подошёл на несколько шагов и в соответствии с воинским уставом, вдолбленным ему ещё в 1929–1930 годах, чётко отрапортовал:

— Товарищ генерал-майор, 27 хирургический передвижной полевой госпиталь, по распоряжению Военного совета 2-го Белорусского фронта, прибыл в город Грауденц для оказания медицинской помощи местному населению. Начальник госпиталя майор медслужбы Алёшкин.

Лицо генерала немного прояснилось. Указав на стоявшую перед столом лавку, он сказал:

— Садитесь. Далеко ваш госпиталь?

— В одном километре отсюда.

— Эх, кабы мои госпитали так передвигаться умели! А то застряли где-то километрах в пятнадцати, не знаю, когда и догонят нас, если мы быстро управимся. Хотя тут довольно крепкий орешек: засели в крепости тысячи четыре эсэсовцев и держат под огнём всю северную часть города. Наши сидят в восточной и южной, посылать их на штурм жалко — как-никак, а войне скоро конец, зря губить людей не хочется. Вот и долбим фрицев артиллерией да авиацией.

Тут Борис понял странный разговор генерала по телефону. Он вспомнил, что по существовавшему коду «огурцами» называли тяжёлые снаряды, а «баклажанами» — авиационные бомбы.

— Фрицы отвечают, но больше попадают не по нашим войскам, а по местному населению, а у тех всё разлажено. Никаких действующих больниц нет, врачи, какие остались, попрятались по подвалам. Кое-кто из них в подвалах маленькие лазареты организовал, как сообщили разведчики, но это капля в море. Представители польского правительства просят помочь, вот я и обратился к маршалу Рокоссовскому, ведь у меня-то никаких медиков нет. Быстро откликнулись! Только вчера утром шифровку по радио отправили, а сегодня — пожалуйста, госпиталь! Что там, у него в резерве много, что ли вас?

Борис смущённо ответил:

— Не знаю, товарищ генерал. Мы сами из Эстонии три дня тому назад приехали.

— А, ну тогда понятно.

— Товарищ генерал, где вы мне посоветуете развернуться?

— Где? Надо подумать… Вот что, я надеюсь, что вы и моих бойцов хоть немного, пока мои госпиталя подтянутся, обслужите, поэтому развернуться вам надо коек на пятьсот. Сумеете?

— Мы к этому привычны, развёртывались и на большее.

— Ну что же, хорошо. Товарищ Васильев, — обратился генерал к майору, — проводите начальника госпиталя к зданию училища, в котором раньше немецкий лазарет был. Это отсюда километра два, ближе к центру города. Туда, правда, снаряды и мины долетают, но я думаю, что это вас не испугает. Когда развернётесь, мне доложите, можете связного прислать. Ну, всего хорошего.

Борис попросил генерала сообщить начальнику сануправления Жукову о прибытии госпиталя, затем вместе с Васильевым вышел из домика. У сопровождающего оказался мотоцикл, а Борис залез в свой «опель», где его дожидался Захаров. Прежде чем тронуться в путь, Алёшкин отправил одного из автоматчиков к оставленной колонне с приказанием следовать за ними.

Очень быстро по хорошей дороге, окружённой полуразрушенными домами, они подъехали к трёхэтажному кирпичному зданию, каким-то образом уцелевшему среди мелких домов. Борису сразу это место не понравилось: здание торчало, как пуп на ровном месте, так он и сказал майору. Как только вокруг него начнётся интенсивное движение людей и транспорта, фашистам из крепости будет легко накрыть его артиллерией или даже миномётами.

Кроме того, когда они втроём с Захаровым и Васильевым обошли здание, то убедились, что для быстрой эксплуатации оно совершенно непригодно: в нём не осталось целым ни одного окна, были разбиты и многие внутренние двери. Угол третьего этажа был разрушен прямым попаданием снаряда. Кроме того, очевидно, внутри здания происходил бой, многие стены были изрешечены пулями, виднелись следы от разорвавшихся гранат. Более того, в некоторых комнатах валялись ещё не убранные, начавшие разлагаться трупы фашистских солдат, поэтому в здании стояло зловоние. Чтобы привести его в мало-мальски пригодное состояние, нужно было потратить минимум неделю.

— Нет, — заявил Алёшкин, — это нам не подойдёт. Поедем искать другое помещение.

Оставив колонну машин около этого здания, Борис, Захаров и Васильев поехали по направлению к центру города. На этот раз Васильев сел в машину Алёшкина. Полчаса езды по разным улицам, где стояли большей частью