в ходе голосования по вопросу о вынесении вотума недоверия правительству СДПГ голосовала против. Победа правительства, хотя и с минимальным преимуществом, объясняется также позицией, занятой Экономической партией: Брюнинг добился ее поддержки шантажом, пригрозив в противном случае сделать достоянием общественности сведения о сомнительной деловой практике «Берлинского Миттельштандсбанка», тесно связанного с партией и только что потерпевшего крах. Еще одним успехом правительства было то, что в тот же день пленум рейхстага принял предложение партии Центра о переносе заседаний парламента на 23 февраля 1932 г.{476}

Вакуум, который оставил после себя рейхстаг, должен был по меньшей мере временно заполнить Экономический консультативный совет. С инициативой созыва такого органа выступил еще 24 сентября 1931 г. статс-секретарь Тренделенбург, исполнявший обязанности главы министерства экономики. Хозяйственно-политическая цель Экономического совета была совершенно очевидна: кабинет стремился добиться от работодателей и рабочих согласия на дальнейшее понижение заработной платы и цен, тем самым обеспечив очередному чрезвычайному постановлению определенную долю общественной легитимации. Но рейхсканцлер преследовал в этом деле еще одну цель: Гинденбург, который обязан был торжественно открыть совет и произнести церемониальную речь при его закрытии, должен был продемонстрировать общественности, что он еще полностью дееспособен. Если рейхспрезидент, которому 2 октября исполнилось 84 года, сумел бы во время этих выступлений показать свое хорошее общее состояние, то его шансы быть вновь избранным на высший государственный пост весной следующего года существенно бы выросли. В любом случае Брюнинг так думал, и, с его точки зрения, это придавало эксперименту Экономического совета практически историческое значение.

Гинденбург справился с отведенной ему ролью: он зачитал 29 октября и 23 ноября оба коротких обращения, которые ему подготовили квалифицированные служащие правительства, в том числе статс-секретарь Пюндер. Но Экономический совет не привел к достижению консенсуса, на что так надеялось правительство. Напротив, пропасть между профсоюзами и союзами предпринимателей стала только глубже, и правительство скорее вызвало дополнительное сомнение, чем добилось понимания в отношении своих планов. Намеки Брюнинга на то, что тарифные соглашения должны стать менее жесткими, отставали от того, к чему стремились работодатели, но их хватило для того, чтобы вызвать недовольство профсоюзов. Представители же сельского хозяйства чувствовали себя в меньшинстве настолько, что 19 ноября, за день до окончания переговоров, они отказались от своего дальнейшего в них участия. В случае, если Брюнинг действительно верил в то, что Экономический консультативный совет может выступить в качестве некоего сословного эрзац-парламента, результат этой попытки должен был его разочаровать{477}.

25 ноября 1931 г., спустя два дня после завершения переговоров в Экономическом совете, в Гессене произошел инцидент, надолго обеспечивший газеты броскими заголовками. Один из бывших депутатов местного ландтага от НСДАП, покинувший партию, передал начальнику полиции Франкфурта материалы, представлявшие собой настоящую политическую бомбу. На следующий день они стали известны всей стране как «Боксхаймские документы». Речь шла о планах ведущих гессенских национал-социалистов на случай захвата власти. К предусмотренным ими мерам среди прочих относились следующие: «Все огнестрельное оружие должно быть сдано… (СА, отрядам ландвера или подобной организации) в течение 24 часов. Тот, кто после истечения этого срока будет уличен в хранении огнестрельного оружия, будет расстрелян на месте без суда и следствия как враг… (СА, отрядов ландвера или подобной организации) и немецкого народа… Каждый чиновник, служащий и рабочий, находящийся на государственной службе или на службе в государственном учреждении транспорта, должен тотчас же приступить к исполнению своих обязанностей. Сопротивление и саботаж будут караться смертью».

В то время как социал-демократические и либеральные газеты забили тревогу и расценивали «Боксхаймские документы» как свидетельство истинных намерений национал-социалистов, верховный рейхспрокурор Карл Август Вернер и министерство юстиции отреагировали совершенно иначе. Вернер торжественно заверил, что действия полиции Дармштадта, проведшей обыски в домах у подозрительных национал-социалистов, были вызваны не его указаниями, а Северинга. Наличие состава преступления по обвинению в государственной измене должно было быть, по его словам, еще установлено. Министерский советник Рихтер из министерства юстиции, в свою очередь, в ответ на запрос рейхсканцелярии заявил, с одобрения своего министра Иоэля, что для установления такого состава преступления, как государственная измена, необходимо констатировать наличие у преступника умысла насильственно свергнуть конституцию. «Составление прилагаемого проекта объявления или декрета как таковое еще не является уголовно наказуемым деянием. К примеру, возможен случай, когда автором проектов такого рода может выступить профессор истории или фантаст».

Указание преуменьшить по возможности значение «Боксхаймских документов» исходило не от кого-либо, а от самого Брюнинга. Для рейхсканцлера речь шла прежде всего о том, чтобы ничем не осложнить первый зондаж почвы между Центром и НСДАП: после выборов в ландтаг Гессена, состоявшихся 15 ноября, из которых национал-социалисты вышли однозначными победителями, единственным способом образовать правительство большинства стала чернокоричневая коалиция, которая могла рассчитывать на 37 мест из 70. Брюнинг расценивал такой вариант как чрезвычайно желательный — при условии, чтобы НСДАП не получала контроля над полицией.

Тем не менее 30 ноября 1931 г. верховный рейхспрокурор был все же вынужден начать расследование по обвинению в государственной измене в отношении авторов «Боксхаймских документов». Вслед за этим НСДАП официально запротоколировала свое намерение освободить от своих партийных обязанностей до конца расследования членов партии, причастных к этому делу. 11 месяцев спустя, 12 октября 1932 г., после разбирательства за закрытыми дверями четвертый сенат Имперского суда объявил о прекращении уголовного преследования в отношении автора «Боксхаймских документов», судебного асессора Вернера Беста, из-за недостатка улик{478}.

Что касается левых политиков, то в их отношении юстиция демонстрировала гораздо меньше стремления к взаимопониманию, чем в отношении национал-социалистов. 23 ноября 1931 г. Имперский суд на основании закона о разглашении военной тайны от 3 июня 1914 г. осудил к одному году и шести месяцам лишения свободы главного редактора журнала «Вельтбюне» Карла фон Осецкого, а также писателя и летчика Вальтера Крайзера за публикацию в начале 1929 г. статьи, в которой разоблачалось нарушение Версальского договора в области военной авиации. Напрасно социал-демократическая фракция рейхстага указывала 25 ноября 1931 г. в своем протесте правительству, что статья в «Вельтбюне» никоим образом не содержит тайны, а лишь «разоблачает» вещи, которые либо были известны широкой общественности, либо о которых можно было даже прочитать в опубликованном протоколе заседания бюджетного комитета от 3 февраля 1929 г. В мае 1932 г. Осецкий начал отбывать срок своего заключения в Тегельской тюрьме, Крайзер скрылся от тюремного наказания за границей{479}.

Терпимая позиция, которую Брюнинг занял осенью 1931 г. в отношении национал-социалистов, была согласована с руководством рейхсвера. Грёнер и Шлейхер, также как и канцлер, считали необходимым предпринять попытку лишить НСДАП ее роли радикалькой оппозиционной партии и встроить в