профсоюзы: создание новых рабочих мест за счет частичного кредитного финансирования. 23 декабря 1931 г. эксперты-экономисты АДГБ, а именно выходец из России Владимир Войтинский, председатель профсоюза работников деревообрабатывающей промышленности Фриц Тарнов и депутат рейхстага от СДПГ Фриц Бааде представили свою разработку, которая вскоре стала известна как «ВТБ-План» — по начальным буквам фамилий трех ее авторов. Проект предусматривал создание рабочих мест для одного миллиона безработных в сфере общественных работ, для этого в том числе предусматривался валютный заем рейхсбанка. Этот заем должен был покрыть только часть расходов по программе, оценивавшихся Войтинским и его сотрудниками в 2 млрд рейхсмарок. В свою очередь, вновь созданные рабочие места, как утверждалось в программе, вызовут оживление индустрии потребительских товаров, что приведет к дополнительному трудоустройству безработных. Инфляционного фактора не стоило страшиться, принимая во внимание огромные масштабы неиспользуемых производственных мощностей.

Было проблематично объединить «ВТБ-План» с точкой зрения «все или ничего» в репарационном вопросе. Если бы Германия расходовала более значительные, чем в данный момент, средства для организации рабочих мест, едва ли можно было бы убедить западные державы в необходимости аннулировать репарации. Напротив, готовность к компромиссному решению, к примеру, долгосрочному мораторию, вслед за которым следовало бы несколько заключительных годовых выплат, размер которых был бы существенно ниже уровня, предусмотренного планом Янга — существенно повысила бы шансы предоставления зарубежного кредита и тем самым оживления конъюнктуры. Но после того, как профсоюзы высказались в поддержку жесткого курса Брюнинга в репарационном вопросе, отход от политики дефляции был еще менее вероятен, чем раньше.

Позиция Социал-демократической партии Германии была зеркально противоположной. С одной стороны, она с оглядкой на французских социалистов выступала за синхронное международное урегулирование вопроса репараций и межсоюзнических военных долгов, т. е. в этом отношении СДПГ противоречила национальному ригоризму Брюнинга. С другой стороны, она отвергала активную конъюнктурную политику в том виде, как ее представляли эксперты Свободных профсоюзов, и тем самым действовала согласованно с канцлером. Вследствие этого «ВТБ-План», окончательная редакция которого была готова 26 января 1932 г., так и не стал общей платформой социал-демократического рабочего движения. Поддержанные АфА-Бундом, головной организацией союзов служащих, относившихся к свободным профсоюзам, эксперты от СДПГ предложили 8–9 февраля 1932 г. компромисс: партия и профсоюзы должны требовать создания государством рабочих мест не как изолированную меру, а как часть социалистической «перестройки экономики», при этом не связывая себя дополнительным кредитованием. Федеральный комитет АДГБ 16 февраля последовал этой линии. Его резолюция о рабочей занятости не содержала каких-либо конкретных высказываний по вопросу финансирования. Если «ВТБ-План» и имел когда-либо перспективы достигнуть пропагандистского успеха, то после этого решения он был их практически лишен.

Слишком многое соединилось в одном, что удерживало социал-демократов от разрыва с политикой дефляции Брюнинга. Это была и марксистская догма, которая укрепляла их в убеждении, согласно которому кризисы являются неизбежным выражением природы капиталистического общества и их надо перетерпеть вплоть до самого горького конца. Это было также остаточное действие того, что социал-демократ и экономист Герхард Кольм называл «Страх перед страхом инфляции», а именно боязнь того, что избиратели обязательно накажут партию, если только она не будет безапелляционно защищать стабильность марки. В результате, начиная с осени 1931 г. социал-демократы все время ставили в вину правым националистам склонность к инфляционной политике. Каким образом они должны были теперь переписать свою программу, чтобы их же собственные упреки не были обращены против них самих?{485}

Но, несмотря на ортодоксальную позицию СДПГ, на рубеже 1931–1932 гг. уже нельзя было говорить о наличии в обществе «оздоровительного консенсуса». В января 1932 г. с программой реформ выступил Эрнст Вагеман, президент Имперского ведомства статистики и директор Института конъюнктурных исследований, намеревавшийся с ее помощью расширить свободу действий банков в области независимого дополнительного кредитования. Брюнинг был настолько этим возмущен, что, будь его воля, он запретил бы публичный доклад Вагемана на эту тему.

Внутри правительства также все громче раздавались призывы к активной конъюнктурной политике. Министр экономики Вармбольд и министр труда Штегервальд с начала 1932 г. настаивали на проведении мер по оживлению экономики, которые, как они надеялись, также принесут с собой и внутриполитическую разрядку. 5 февраля 1932 г. министерство экономики в своем меморандуме даже недвусмысленно сослалось на «ВТБ-План» и аргументы Войтинского. Но Брюнинг, как и прежде, ничего не хотел даже слышать о «создании дополнительной покупательной способности посредством кредитной экспансии», — как этого требовал автор меморандума, главный правительственный советник Вильгельм Лаутенбах. И хотя 20 февраля 1932 г. канцлер заявил во время одного из совещаний о своей готовности «высвободить достаточные средства для программы по созданию рабочих мест», они должны были быть получены не путем кредита, а, по меньшей мере их значительная часть, за счет сокращения финансирования безработных.

Наряду с канцлером президент рейхсбанка Лютер был тем политиком, который все снова и снова ожесточенно выступал против любых попыток «искусственного» выделения дополнительных кредитов. Как и для Брюнинга, для Лютера речь шла в первую очередь о том, чтобы предотвратить нежелательные политические последствия широкомасштабной программы по созданию рабочих мест: у кредиторов Германии не должно было возникнуть впечатление, что немецкая экономика будто бы располагает значительными запасами мощности, а в самой Германии не должен был распространяться новый «инфляционный образ мыслей».

И все же фактическое поведение рейхсбанка было менее жестким, чем это демонстрировалось внешним наблюдателям. 4 марта 1932 г. Лютер прокомментировал заявление, сделанное рейхсминистром финансов Дитрихом, согласно которому тот собирался после выборов рейхспрезидента выступить с программой создания рабочих мест, для чего намеревался ходатайствовать о выделении кредита в размере 2 млрд рейхсмарок. Лютер в ответ констатировал, что рейхсбанк до сего момента еще никому не отказывал в поддержке отдельной индивидуальной программы, которую можно было бы осуществить путем кредитования. В качестве примера Лютер назвал кредитование советских экспортных заказов, так называемых «русских гешефтов», а также финансирование оборотных кредитов для основанного в июле 1931 г. «Акцепт-унд Гарантибанка» — промежуточного финансового института, занявшего место между частными банками и рейхсбанком. Но чего рейхсбанк не хотел и не смел хотеть, так это «большой всеобщей программы, осуществляемой путем расширения кредита. Это полностью подорвало бы к нам доверие… Задача состоит в том, чтобы суметь продержаться до июля, когда будут решены вопросы международной политики».

Брюнинг расценивал такое видение сроков как преувеличенно оптимистическое. Репарационный вопрос еще не будет разрешен летом 1932 г., заявил он все на том же совещании 4 марта. Если даже до июля 1932 г. удастся заключить тайное соглашение с Англией и Францией, по мнению рейхсканцлера, было очень сомнительно, что Америка на пороге выдвижения кандидатов в президенты заявит о своей готовности заниматься этим щекотливым делом. Если вновь будет избран Гувер, начиная с ноября, можно