эти скромные цветы с тонкими свежими лепестками, которые без всякого кокетства, с каким-то целомудрием откинувшись назад, окружали желтые чашечки. Эти цветы словно с самого начала стремились не расцвести, а осыпаться. Но сейчас они не привлекли его внимания. Он на одно мгновение останавливал на них рассеянный взгляд, но Хидэмити казалось, что это длится бесконечно долго. Мунэмити иногда вдруг обдавал собеседника холодным, колючим взглядом, в котором была надменность и какая-то тоска, и редко кто из встречавшихся с ним людей выдерживал этот суровый взгляд. У них начинали трястись поджилки, и они спешили уйти. Еще несколько минут — и, возможно, Хидэмити поступил бы так же. Соскользнув с дзабутона, он снова отвесил бы церемонный поклон и, пожелав благополучных проводов старого года и счастливой встречи нового, на этом закончил бы свой визит. Это было бы достойно и нисколько не похоже на бегство.

Но тут в коридоре послышались легкие шаги. Улыбаясь живыми черными миндалевидными глазками, в гостиную вошла Томи.

На ней было серовато-сиреневое кимоно с рисунком по подолу, расшитое тем же гербом, что и кимоно хозяина. Наряд этот вполне соответствовал торжественности сегодняшнего визита Хидэмити. Вслед за ней вошли служанки и внесли два лакированных обеденных столика... Бутылка виноградного вина. Два бокала. Три маленькие тарелочки кутанийского фарфора. И сервировка и угощенье были скромные. Томи ничуть не кокетничала, извиняясь, что ничем особенным сегодня не может угостить.

С появлением Томи, которая, казалось, излучала радушие и доброту, сразу изменилась атмосфера в гостиной. Можно было подумать, что Томи ясновидящая: и столики и угощение — все было подано в самый подходящий момент, ни минутой раньше, ни минутой позже, и это походило на чудо. Если бы Томи задержалась еще на мгновение, мучительная пауза стала бы невыносимой и граф наверняка обратился бы в бегство. Томи напоминала искусного мастера мозаики, вставляющего в образовавшуюся пустоту точно пригнанную и отлично гармонирующую с общей картиной деталь. Ее уменье все сделать вовремя было во сто крат ценнее, чем самые изысканные угощенья-на столе.

— О! Весьма тронут! — воскликнул Хидэмити, принимая из рук Томи бокал с вином с таким видом, будто он собирался уходить, а теперь решил остаться. Смочив в вине седые усы, он громко засмеялся:—Да вы как на. фронт провожаете! И настроение у меня сейчас такое, слов-, но вернулись дни моей молодости. Должен сказать, что это очень радостное чувство.

— Да ведь вы и в самом деле почти что на фронт едете.

И это замечание Томи и само угощение свидетельствовали о ее теплом внимании к графу. Вино и закуски в это время дня не принято было подавать. Томи действительно считала, что его поездка в район боевых действий связана с серьезной опасностью.

— Представляю себе, как будет волноваться графиня, пока дождется вашего благополучного возвращения.

— О, будьте покойны! Скорее она будет радоваться, что меня нет. По крайней мере сможет без лишних хлопот проводить старый год и встретить новый. Право, я не шучу. Вы ведь знаете, какая она у меня беспечная,— рассмеялся Хидэмити.— О! Я совсем забыл вам передать...

Подцепив кончиком палочки черную икру, он с аппетитом закусил и только после этого сообщил Томи, что гра--финя приглашает ее навестить вместе с ней госпожу Ато в Сюдзэндзи.

— Я и сама собиралась еще в этом году непременно побывать у нее. Если госпожа Таэко возьмет меня с собой, это будет замечательно,— ответила Томи.

— Да, да, непременно. А насчет того, в какой день,—. об этом она позвонит вам,— сказал Хидэмити.

— Она еще не выздоровела? —обращаясь не то к брату, не то к Томи, спросил Мунэмити.

Это была первая фраза, произнесенная им с того момента, как в гостиную внесли столики. Его бокал, наполненный вином, стоял нетронутый. Не прикасался он и к закуске. И не потому, что настроение у него испортилось. Просто спиртного он вообще никогда не пил, а есть в неположенное время тоже себе не позволял. И не было таких гостей, ради которых он отступил бы от своих правил. Когда речь зашла о госпоже Ато, он поддержал разговор-спросив о ней, и это несколько разрядило атмосферу, которая уже начала смягчаться с появлением Томи.

По словам Хидэмити, после операции Миоко чувствовала себя плохо, опасались даже, что у нее начинается процесс в легких, но перемена климата оказалась благотворной, и сейчас она чувствует себя значительно лучше. Однако врачи пока не рекомендуют ей возвращаться в Токио.

— Ничего удивительного. Вы ведь знаете, что Ато возвращается после игры в маджан в двенадцать, в час, а то и в два часа ночи. Она же всегда ждет его и не ложится спать. А утром старается встать пораньше, чтобы отправить сына в школу. Муж нежится в постели до девяти, а то и до десяти, а она, бедняжка, должна вставать ни свет ни заря. Тут, конечно, никакого здоровья не хватит.

— Да, она заботливая мать и жена,— сочувственно подтвердила Томи.— Но что удивительно — даже такая тяжелая болезнь ничуть не отразилась на ее внешности. В больнице она не осунулась, не похудела. Я бы даже сказала, что болезнь сделала ее еще красивее. Вот уж кого действительно можно назвать красавицей, не правда ли?

—  Недаром ей завидуют. Поэтому одно время о ней и распускали всякие нехорошие слухи. Возможно, они и до вас доходили?

— Да нет, что вы!—несколько смущенно ответила Томи.

— Ну и не стоит об этом говорить. Просто сплетни. Когда женщина так красива, другим женщинам красота ее колет глаза. И завистницы начинают мстить ей злословием. Это обычная история. Как говорится, чем выше дерево, тем больше ему достается от ветра. Самое трудное — это бороться с ложными слухами. Всем сплетникам рты не заткнешь. И против меня тоже нет-нет да и появляются в газетах пасквили. Это, конечно, весьма неприятно, но ничего не поделаешь, приходится мириться.

Напомнив поговорку о дереве, Хидэмити, скорее всего, имел в виду не столько Миоко, сколько себя. Что же касается нападок со стороны газет, то, видимо, он намекал на статью, в которой писалось, что мерседес-бенц (на котором он сегодня приехал сюда) получен им в подарок от некой фирмы, заинтересованной в военных заказах.

Томи искоса взглянула на Мунэмити. Он перехватил ее взгляд. Но этот тайный обмен взглядами относился не к «высокому дереву», красовавшемуся за столом, а к тому цветущему деревцу, о котором шла речь ранее.

Когда слухи о любовных приключениях Миоко какими-то неведомыми путями проникли