Шрифт:
Закладка:
У Мунэмити чуть сердце не выскочило от радости при виде долгожданных лент, но хотя на лице его было разлито такое же блаженство, как у младенца, сосущего материнскую грудь, он не проронил ни слова, не то что Томи! Переведя наконец взгляд с вешалки на Хамада, он спросил его как о чем-то совершенно постороннем:
— Давно эти ленты уплыли из Конго? 149
— Говорят, что Юкё расстался с ними за год до своей смерти.
Обмен этими репликами означал, что в принципе сделка состоялась.
Вот теперь Хамада мог развязать язык. Нужно было осторожно назначить цену, чтобы не продешевить. Он еще и до половины не докурил сигарету, но без сожаления сунул ее в золу жаровни и стал оживленно рассказывать, как эти редкостные ленты, принадлежавшие представителю актерского рода Конго, умершему несколько лет назад, достались некой вдове, которая была его ученицей.
— А получилось так,— рассказывал Хамада.— Приходит однажды господин Юкё к этой даме, приносит ленты и говорит: «Примите их на хранение. Если я соберусь с силами и еще смогу выступать в «драгоценной шторе», я их опять возьму у вас на время». Дама сначала была поражена. Но, как вашей милости известно, у Юкё-сана в последние годы жизни появились некоторые странности. Дама подумала: если отказаться, старик может отдать ленты в какие-нибудь сомнительные руки или они у него вообще пропадут, и это будет большим огорчением для всей школы Конго. Тогда, посоветовавшись с супругом, который в то время был еще жив, она сказала Юкё-сану, что согласна принять ленты На хранение, но с условием: пусть он их оценит, а она сразу выдаст ему всю сумму. Он согласился, и она заплатила ему.
Как и неделю назад, когда антиквар впервые сообщил Мунэмити о том, что продается «драгоценная штора», он и сейчас не назвал имя ее владелицы, ссылаясь на данное ей слово. Умолчал он и о том, что почтенная вдова решила расстаться не только с «драгоценной шторой», но тайком от сына — теперешнего главы семьи — и от других родственников распродавала перстни, броши, пряжки и другие ценные вещи, исчезновение которых из дому не бросалось в глаза. Деньги ей нужны были, чтобы помочь дочери, му?к которой, банковский служащий, пустился в биржевые спекуляции и оказался на грани полного разорения.
Уж если Хамада что-нибудь рассказывал, то весьма бойко и подробно, а если хотел о чем-нибудь умолчать, у него хоть язык тащи клещами — слова не скажет. Профессиональное уменье хранить тайну — одно из важнейших условий успехов антиквара, и, памятуя об этом, он умел держать язык за зубами.
у Однако Мунэмити со своим упрямством и настойчивостью при желании мог даже кукушку заставить куковать. И когда он хотел, ему удавалось выпытать кое-что и у Хамада. Но сегодня он не стал интересоваться владелицей штор. С этой семьей знаменитый Юкё до последних дней своей жизни поддерживал близкие отношения, и для Мунэмити не составляло никакого труда догадаться, о ком идет речь. Любопытство Мунэмити скорее было возбуждено необычным поступком Юкё, которому, по намекам Хамада, на закате жизни были свойственны странности. Чтобы такой прекрасный актер и знаток Но, каким был Юкё Конго, отдал вдруг в чужие руки «драгоценную штору» — это казалось невероятным. Нет, тут не просто чудачество. Тут что-то другое.
— Поскольку эта дама была ученицей Юкё, то, в конце концов, не так уж удивительно, что он обратился к ней. Но как он мог допустить, чтобы такая вещь попала в руки Ёцуи— вот это совершенно непонятно. Не так ли, Хамада?
— Так точно,— кланяясь ответил антиквар.
— Н-да, не иначе как Юкё к тому времени немного рехнулся,— заметил Мунэмити.
— Уж очень он дурно поступил. Не правда ли, Хамада-сан? — Тема была настолько занимательной, что даже Томи, вопреки обыкновению, позволила себе вмешаться в разговор. Ходили слухи, что Юкё передал на хранение Ецуи и маски.
Это были ценнейшие маски, которые из рода в род переходили в актерской семье Конго и были неразрывно связаны с ее историей.
Среди них была и знаменитая маска «Снег» — одна из трех замечательных масок работы Рюэмона. Маски эти, пользуясь своей властью главного советника императора, в свое время заставил разыскать Хидэёси, он сам был любителем Но и недурно танцевал. Маски эти олицетворяли три прекраснейших явления природы и назывались «Снег», «Луна» и «Цветок». Они достались трем лицам: «Цветок» — актеру Компару, «Луна» — будущему сёгуну Иэясу Токугава, «Снег» — актеру Конго. «Луна» погибла во время пожара в эдоском замке. Затем, после революции Мэйдзи, когда актерский род Компару пришел в упадок, попал в чужие руки и бесследно исчез «Цветок».
Уцелела только маска «Снег». Прелесть этой старинной маски и связанные с ней легенды делали ее величайшей ценностью в глазах представителен всех актерских школ, относившихся к ней как к некой священной реликвии и завидовавших ее обладателям. Все актеры-любители театра Но были потрясены, когда распространилась весть, что эта маска, принадлежавшая театру Конго, попала к господину Ецуи, который не был даже учеником этой школы. Причем удивлял не столько сам факт, сколько простота, с какой все это совершилось. Старый Юкё, отдав маску, попросил лишь, чтобы ему с семьей было обеспечено пропитание до конца жизни. Это было единственное условие. А в семье и было-то всего два человека: он сам и его престарелая жена. Прокормить этих двух стариков стоило, вероятно, не дороже, чем прокормить двух воробьев. Вопрос о том, как выполнял это условие Ёцуи, в то время тоже был предметом оживленных разговоров, но толком никто ничего не знал. Известно было лишь одно: после этого Юкё на сцене больше не появлялся и, конечно, не выступал в пьесе «Ян гуйфэй». Спустя несколько лет он умер.
— То, что Юкё оставил сцену из-за возраста,— чепуха! Вранье! Сакурама Садзин, например, и в восемьдесят лет выступал с успехом! И никто бы не мог и подумать, что ему столько лет.
Между бровями у Мунэмити снова появилась складка — значит, он был раздражен.
Хамада поспешил согласиться с мнением Мунэмити, Юкё был выдающимся актером. Игра
