пока еще не понимал, что значит этот выстрел на мосту и сделанный в эту минуту Японией шаг, не понимал и того, куда, к какой судьбе идет через этот мост и Япония, и мир, и живущее в нем человечество.

Глава шестая. Осень

Наступила осень. В запущенной и уединенной сомэйской усадьбе ее очарование было особенно ощутимо. Золотом и киноварью покрывались старые красные клены и, смешивая свои краски с зеленью сосен, казалось, стремились великолепием убранства перещеголять театральные одежды, столь бережно хранимые хозяином усадьбы и .столь милые его сердцу. Постепенно краски начинали темнеть, и на закате солнца клены казались сплошь багряными. Но вот однажды служанки, собирающие в парке каштаны, заметили, что желтые листья на деревьях разных пород стали совсем ржавыми, стволы начали оголяться и сквозь сильно поредевшую листву отчетливо проступают черные линии — сплетения и развилины веток.

Старый слуга Моримото когда-то был одним из постоянных садовников, бережно ухаживавших за парком. Простодушный и беспечный, он никогда не был трезвым. С годами он обленился и даже осенью не считал нужным поработать немного больше, чем обычно. Кроме площадки перед крыльцом господского дома, садика, в который выходили окна парадных комнат, и лужайки в парке вокруг сцены, везде было полно опавших листьев. Лишь получив очередной нагоняй от управляющего Хирано, старый слуга быстро обвязывал полотенце вокруг лысой головы и вскидывал на плечи грабли. Он сгребал листья в кучи и поджигал их. Пламя с хрустом жевало листья, костры разгорались, серовато-фиолетовый дым тянулся по ветру, и всю усадьбу наполнял запах гари.

Но это длилось не более двух-трех дней. И тут уж вина была не столько Моримото, сколько листопада: старик сгребал и сжигал опавшие листья, а их становилось все больше. И он прекращал этот сизифов труд. А когда домоправитель Хирано снова начинал пробирать его, он заявлял, что видит больше здравого смысла даже в том, что на Фудзимитё каждый день без толку хлопают ставнями. На Фудзимитё стоял главный городской дом графов Эдзима, в котором жил Хидэмити. Там каждый день тщательно убирались все комнаты, даже те, в которых никто ( никогда не жил, вплоть до чайного павильона в саду. Служанки всюду подметали, вытирали пыль, мыли, чистили, скребли и, закончив уборку, запирали двери, окна и став- ни. Это и имел в виду старый садовник, когда говорил, что там «без толку хлопают ставнями». Строптивость старика, на которого не действовали выговоры домоправителя, имела основание. Он хорошо знал, что хозяину важно лишь одно — чтобы сцена. в саду была хорошо убрана и  чтобы как солнце сиял ее янтарного цвета пол. Что же касается остальной уборки, то она его особенно не беспокоила. А за сцену отвечал секретарь Окабэ, садовник Моримото к этому никакого касательства не имел. Но после того, как прикрытая до сих пор шапкой-невидимкой война . показала наконец на мосту Лугоуцяо свое истинное лицо, старику Моримото прибавилось работы — нужно было вывешивать флаг на главных воротах. И не только, в те дни, когда сообщалось о крупных победах на фронтах. Кровожадные полчища стремительно ворвались в Пекин, вторглись в Шанхай, пересекли Пекин-Ханькоускую и Тяньцзин-Пукоускую железные дороги и продвинулись до северного берега Хуанхэ. И чем дальше они продвигались, тем больше убитых оставалось на полях войны, и с каждым днем поезда привозили все больше урн с прахом павших в боях. Толпы людей приходили встречать их на вокзал с теми же флажками, бумажными фонариками и двухлитровыми оплетенными бутылями сакэ, с которыми приходили провожать их на фронт; мертвых встречали так же торжественно, как провожали живых. Разница была лишь в том, что тогда провожающие без устали кричали «банзай», а теперь произносили речи, в которых восхвалялись преданность, мужество и воинская доблесть тех, кто с радостью сложил голову за его величество императора. Во всех концах Токио тянулись процессии с белыми некрашеными деревянными ящичками, в которых горстки пепла героев совершали свой путь к месту последнего упокоения. Оживилось и старое кладбище в Сомэи. Несколько раз в день направлялись процессии и к этому кладбищу. В безмолвии, торжественном и строгом, как безмолвие самой смерти, со скорбными лицами шли молодые вдовы, обхватив руками четырехугольные ящички, висевшие у них на груди, шли маленькие сыновья, шли седовласые матери, родственники и друзья. И на всех домах, стоявших вдоль дороги от ближайшей станции Комагомэ, где высаживались эти люди, и до кладбища, жители должны были в знак соболезнования или, вернее, в знак участия в этих траурных шествиях вывешивать флаги. Приходилось это делать каждый день. Для людей, у которых не было никаких личных трагедий, возня с флагами была лишь никчемным, докучливым делом. К числу таких людей принадлежал и старый Моримото. Сын и дочь у него умерли еще в детстве, жену он потерял два года назад и был теперь равнодушен ко всему на свете. К тому же, живя близ кладбища, он давно привык к похоронам, и то, что война столь резко увеличила их число, его не очень трогало. Гораздо больше ему досаждала необходимость то и дело вывешивать и снимать флаг — ему это было труднее делать, чем окрестным жителям. Тем что! Выскочил из дому — и тут же ворота. А ему приходилось добрых сто метров тащиться с флагом на плече до главных ворот.

Кстати, эти двустворчатые черные ворота с синими, окованными медью столбами давно уже не открывались. Да и калитку открывали лишь для проформы. Давно уже ходили и ездили только через задние ворота.

Приладить древко к ветке сосны возле ворот, да еще привязать его так, чтобы не сорвало ветром, тоже было нелегко. А вечером отвязывай и тащи назад! Полотнище с золотой бахромой Моримото убирал в чулан, находившийся рядом с каморкой, в которой он жил, а древко забрасывал на крышу.

Всю эту нудную процедуру он с неизменной последовательностью проделывал теперь каждый день и все же время от времени забывал снять флаг на ночь. Иногда забывал по рассеянности, а чаще притворялся, что забыл. Но проделка эта редко когда удавалась. Домоправитель Хирано, который обычно, едва начинало смеркаться, уходил к себе в контору близ главных ворот, как на грех, часто задерживался у хозяина. Направляясь в контору, он замечал висевший на воротах флаг. Тогда он возвращался, и под окном старого слуги раздавался окрик:

— Эй, Моримото, не забыл ли ты снять флаг?

И случалось это обязательно в тот момент, когда Моримото, ужинавший в своей комнатушке (завтракал и обедал он