участии Франции, обладавшей достаточными капиталами. И все же немецкая делегация могла быть довольна результатами встречи. Три принятых решения обещали Германии существенное облегчение. Во-первых, срок платежа по 100-миллионному кредиту, полученному Германией от Банка международных расчетов, наступавший 25 сентября, продлевался еще на три месяца. Во-вторых, финансовые институты различных стран должны были прийти к соглашению о совместных мероприятиях, целью которых было защитить Германию от дальнейшего бегства зарубежных кредитов. В-третьих, Банку международных расчетов рекомендовалось тотчас же создать комитет, в обязанности которого входило проверить кредитные потребности Германии, а в связи с этим, также возможность трансформации части уже предоставленных краткосрочных займов — в долгосрочные.

Решение по возможности «не трогать» предоставленные Германии зарубежные кредиты тотчас же оказало свое воздействие: отток заемных средств резко сократился. 29 июля между немецкими банками, с одной стороны, и американскими и английскими — с другой, было достигнуто соглашение о принципиальных положениях соглашения о введении моратория на возврат кредитов. 8 августа 1931 г. в Базеле, местопребывании Банка международных расчетов, согласно рекомендации Лондонской конференции был организован комитет экспертов под председательством Альберта Виггина, председателя Совета управляющих «Чейз Нешенл Банк оф Нью-Йорк». Рекомендация о проведении экспертной оценки кредитного положения Германии означала исторический прорыв в споре о репарациях. В этом отношении сама персона председателя экспертного комитета предопределила программу действий: Виггин стоял во главе «Нью Йоркер Банк», который был главным кредитором Германии в области коммерческих кредитов. По этой причине банк был элементарно заинтересован в том, чтобы валюта, которую Германия зарабатывала благодаря превышению экспорта над импортом, была использована для оплаты частных займов, а не для репарационных платежей.

11 августа, спустя три дня после заседания, на котором был образован комитет Виггина, свою работу завершил другой экспертный орган. Эксперты, проверявшие возможность практического осуществления плана Гувера, высказались за компромисс по спорному вопросу в отношении материальных поставок, которые Германия была обязана осуществлять по плану Янга. Да, определенные поставки должны были продолжаться и во время действия моратория, но по возможности они подлежали финансированию за счет кредитов Банка международных расчетов. Еще неделей позже, в ночь с 18 на 19 августа, была достигнута договоренность о моратории на выплату кредитов, выданных немецким банкам: краткосрочные зарубежные долги в размере 6,3 миллиарда рейхсмарок были первоначально заморожены сроком на полгода.

Одновременно комитет Виггина представил отчет об экономическом положении Германии под редакцией лорда Вальтера Томаса Лейтона, ответственного редактора «Экономиста». Согласно отчету, торговые барьеры, в первую очередь выставленные США, препятствовали экспорту, с помощью которого Германия должна была получать средства для выплаты репараций, и таким образом, являлись одной из опосредованных причин завышенных иностранных заимствований Германии. На первом месте в отчете Лейтона стояла рекомендация последовательной либерализации мировой торговли. Скорее, между строк можно было прочитать еще одну: Германия заслуживает доверия, а именно — в форме долгосрочных займов. Серьезным препятствием на этом пути выступало неопределенное будущее репарационного вопроса. Смысл этого замечания было несложно расшифровать: скорая отмена репараций послужила бы оздоровлению не только немецкой, но и мировой экономики{460}.

Результаты, проистекшие из Лондонской конференции «семерки» были, в общем и целом, благоприятными для Германии. Перспектива добиться ревизии плана Янга существенно улучшилась. Визиты в Берлин министра иностранных дел США Стимсона с 25 по 27 июля и премьер-министра Великобритании Макдональда 28 июля также должны были вселить в Брюнинга надежду, что после завершения моратория Гувера не будет возврата к плану Янга.

Но рейхсканцлер даже и не подумал о том, чтобы поделиться этими ожиданиями с немецкой общественностью. Еще из Лондона он отдал распоряжение преуменьшить, насколько возможно, позитивную значимость результатов конференции для Германии. С его точки зрения, уступки государств-кредиторов допускали только один вывод: жесткая дефляционная политика начала окупаться, и поэтому ее следовало продолжать без колебаний. Бедственное состояние экономики, социальная нужда и даже политическая радикализация были для Брюнинга аргументами в пользу полного урегулирования репарационного вопроса — самого главного устремления канцлера. Таким образом, Большая депрессия имела и свою положительную сторону, ее можно было использовать в национальных интересах Германии так, как понимал их канцлер. Не преодоление, но политическое использование депрессии, стало начиная с весны 1931 г. руководящим принципом в политике Брюнинга{461}.

Вплоть до лета 1931 г. рейхсканцлер мог положиться на то, что ведущие силы немецкого общества поддерживают, несмотря на отдельную критику, его политику жесткой экономии. «Оздоровительный» консенсус, простиравшийся от предпринимателей до руководства социал-демократии, основывался на понимании того, что экономика прежних лет, основанная на кредитах, настоятельно нуждается в корректировке. Но в середине лета 1931 г. этот консенсус стал распадаться. Кризис достиг такого масштаба, который неминуемо должен был вызвать сомнения в отношении продолжения политики дефляции. К этому добавилось воздействие моратория Гувера: правительству теперь было намного сложнее, чем раньше, отклонять любые требования оживления экономики, ссылаясь на репарационные тяготы.

Во время совещания министров, состоявшегося 3 августа 1931 г., на которое были также приглашены представители от экономики и видные социал-демократы, некоторые эксперты высказали оригинальные предложения, направленные на оживление хозяйственной конъюнктуры. С наиболее радикальными требованиями выступил Герман Вармбольд, член правления самого большого немецкого химического концерна «ИГ Фарбен». Он потребовал предоставления краткосрочных внутренних кредитов подтоварное обеспечение, чтобы таким образом дать новый импульс внутреннему рынку, который сократился еще сильнее, чем внешняя торговля. Аналогичным образом высказались Герман Шмитц, также член правления «ИГ Фарбен», и Пауль Сильверберг, сделавший себе состояние на добыче бурых углей, который считал само собой разумеющимся, что «резко выраженная дефляция может быть побеждена только средствами, которые сродни инфляции. Надо только остерегаться того, чтобы инфляционный фактор не стал продолжительным».

Противную позицию занял ведущий теоретик немецкой социал-демократии Рудольф Гильфердинг. В ответ на предложение Сильверберга использовать краткосрочные казначейские обязательства в качестве основы для денег банковского жирооборота, он сделал лаконичное замечание, что это может стать источником инфляционной опасности. В действительности же, принимая во внимание большое количество неиспользованных экономических мощностей, не стоило опасаться инфляционного воздействия дополнительного искусственного кредитования. Но инфляционная травма была весьма глубока, а у марксиста Гильфердинга свою роль также сыграло убеждение, согласно которому кризисы капиталистической системы должны протекать своим путем и не могут быть смягчены в результате государственного вмешательства. Рейхсканцлер, в свою очередь, настойчиво возразил только одному оратору. Брюнинг выступил против возможности получения долгосрочного иностранного займа, о котором заговорил фон Шмитц. «Если мы теперь пойдем на получение долгосрочного займа, — заявил Брюнинг, — то мы похороним решение репарационного вопроса и совершим ту же ошибку, что и в 1929 г. Я в этом не участвую».

Совещание от 3 августа не имело каких-либо практических последствий. Но оно дало ясное понимание, что серьезные силы предпринимательского лагеря недовольны