Тем временем Алексей бродил по улицам Пятигорска и был погружён в самые разные мысли. Главенствующей была мысль о здоровье брата. Совесть тяжело ворочалась и не давала покоя. Если бы он не позвал его с собой на дозор. Если бы не приказал тем горцам остановиться. Нет, не приказывать он не мог, но ему следовало быть более бдительным. И если бы он хотя бы не навалился тогда на Павла в ущелье. Оставалось только надеяться, что доктор ему поможет.

За думами Алексей сам не заметил, как поднялся рельеф местности, а сам он значительно удалился от всех городских построек и теперь направлялся к подножию Машука. Вокруг, сколько видел глаз, простиралась территория Бештаугорского лесничества. Можно было даже разглядеть флаг, показывающий, что время принимать ванны у источника Аверина настало. Алексею вспомнилось, как ему говорили, что с тех пор, как заведовать лесных хозяйством стал польский сосланный на Кавказ офицер, здесь можно было найти самые диковинные растения. Пройдя чуть дальше по тропе, он увидел застеклённую оранжерею. И цветущую сирень. В ноябре. Когда местами уже лежал снег. Запах через стекло был не слышим, но пушистые сиреневые облачка цветов выглядели вполне реально. Алексей пошёл вдоль стены, ища вход, который обнаружился за первым же углом. Маленькая низкая дверца каким-то образом оказалась незапертой. Низко пригнувшись, но всё равно прошуршав фуражкой по косяку, он вошёл внутрь. Пахло одуряюще. Словно его перенесли в май, когда ещё не было ни дуэлей, ни выстрела в сердце, ни ущелья, а он, полный надежд, составлял запрос на перевод на Кавказ. В тот же полк, где служил его старший брат. Алексей заворожено протянул к сирени руку и совершил полную глупость. Отломил цветущую ветвь, прикрыл за собой дверь и несолиднейшим образом убежал, насколько позволяла нога. Щёки разрумянились от холода и стыда, да и поступил он неподобающим образом, но ему до безобразия сильно захотелось принести кусочек весны брату. Он пообещал себе, что обязательно сходит потом к лесничему, заплатит за ущерб и извинится.

Алексей возвращался неспешным шагом по бульвару к госпиталю и остановился посмотреть на открывшийся ему вид на город. Несмотря на осенний месяц было красиво. Чистенькие, словно новые дома из крепких срубов, что для них сплавляли по реке. И среди них редкие здания из белого машукского камня, своими фасадами напоминавшие Петербург, но вместе с выглядывающими между камышовыми крышами горами имевшими совсем иной вид.

Алексей вдохнул запах сирени, которую бережно нёс под пальто, чтобы не заморозить нежные цветы. Сразу вспомнилась Лизонька. В последние дни мысли о ней тоже начали вызывать беспокойство. Уж слишком она юна. Слишком наивна и открыта. И уж слишком много она говорила ему о храбром ефрейторе Иванове. Не вышло бы чего. Несомненно, Алексей не хотел думать о брате дурно, но… Ничего хорошего в том, что Лизонька забегала к нему одна, он не видел. Вздохнул. Как же так всё сложилось.

У двери в палату он достал ветвь и было готовился зайти, как навстречу вышел доктор. Взглянул удивлённо на сирень, промолчал, однако пометку в голове сделал. К разыгрывающемуся перед ним представлению прибавилась ещё одна любопытная деталь.

Алексей робко поинтересовался состоянием Павла, насколько всё было серьёзно. Доктор отделался туманными расплывчатыми фразами, что случай тяжёлый, но он сделает всё возможное и так далее и тому подобное. Алексей слушал это как приговор. Вдоволь его напугав и оценив бледный вид (кровь к сердечку прилила, нехорошо, да), доктор распрощался, напомнил самому Алексею зайти к нему и не только для того, чтобы решить вопросы оплаты.

Алексей тихо вошёл в палату и встал над кроватью Павла. Павел был опухшим, небритым и замотанным в одеяло по уши.

— Чт ты стоиш нд мню как нд умрщим?

Алексей вздрогнул от неожиданности. После разговора с доктором, он не думал, что брат в состоянии вести беседу. Осознал, как выглядит, стоя над ним с цветами, и спрятал сирень за спину.

Павел заинтересовался. Сел на кровати с помощью левой руки и наклонился, пытаясь заглянуть Алексею за спину.

— Чт тм у тбя?

После взглядов доктора и вопросов брата Алексей уже жалел, что принёс это, но смирился и протянул ветвь. Смотреть при этом старался куда угодно, только не на него, уж больно было неловко. Павел взял сирень здоровой рукой.

Алексей сделал пару шагов и встал перед окном. Вид открывался замечательный. После болот Петербурга Алексей смотрел и никак не мог насмотреться на горы. От тишины за спиной стало неуютно.

— Брат, как ты себя чувствуешь?

— …нрмльно.

Павел повертел веточку в руках. Четырёхлепестковые цветки плотным облачком покрывали ещё пахнущую свежим древесным соком ветвь. «Букет? Для меня?»

— А пчму н для Елзвты?

— Что? Зачем? — Алексей опешил и растерялся. — Я хотел тебя порадовать…

Павел еле слышно хмыкнул. Такой… подвиг впечатлял. Немного. Провёл рукой по волосам.

— Нжна вза или сткн.

От окна отойти Алексею все же пришлось. Он взял освободившуюся банку, которая послужила обиталищем пиявок, сбегал её отмыть и заполнить водой, установил на прикроватной тумбе и поставил в неё ветвь.

Упоминание Лизоньки братом укрепило Алексея в своих подозрениях. Беспокойство стремительно росло. Прояснить было необходимо.

— Елизавета Михайловна тоже хотела тебя навестить.

Павел молча слушал его без особого интереса.

— Елизавета Михайловна очень много расспрашивала о тебе. Но сегодня они вместе с маменькой и женским обществом помощи раненым солдатам щипают корпию.

Алексей внимательно посмотрел на брата, но тот как и прежде продолжал спокойно слушать. Алексей перекатился с пятки на носок здоровой ногой. Открыто предположить подобное было сложно.

— Брат, я не вправе что-либо говорить, но каковы твои намерения?

Павел натуральнейшим образом опешил. Осторожно уточнил:

— Ккие нмрния?

Алексей даже задержал дыхание.

— Я верю, что ты благородный человек. Ты ведь не станешь вводить Лизавету Михайловну в заблуждение?

Павел про Елизавету и не задумывался в том смысле, в котором Алексей вдруг завёл речь.

— А чт, у тбя н нее плны?

У Алексея покраснели уши, но тон остался серьёзным:

— Я глубоко уважаю Елизавету Михайловну. Мы играли с ней вместе в детстве. И моё отношение к ней всегда будет как к сестре, которую я обязан оберегать. Она добрая юная девушка. Так что прошу тебя, скажи, насколько ты серьёзен.

Павел выслушал всё это, пытаясь