Павлу слишком сильно хотелось нормально побриться, из-за лубков волосы вросли в свежие швы, стоило снять нитки. А со сломанной правой рукой бритьё грозило обернуться новой травмой. Он внимательно посмотрел на порезы на лице Алексея. Оставалось надеяться, что он по крайней мере повысил свои навыки. А если нет, он воткнёт ему бритву в глаз. Оказаться без носа или с перерезанным горлом категорически не хотелось.

Неизвестно чему так радуясь, Алексей улыбался и так же счастливо сообщил, что отлучится ненадолго одолжить бритвенные принадлежности у лекарей.

— У меня свои есть.

Павел нагнулся, скребнул пальцами по шуфлядке и достал бритвенный набор. Довольно скромный на вид, легко было понять, что пользовались им часто и долго. Алексей взял и рассеяно повертел в руках бритву. Провёл несколько раз ей по ремню, правя лезвие и убирая оставшиеся с прошлого бритья металлические заусенцы. Простая деревянная ручка бритвы удобно лежала в руке, лезвие без намёков на гравировку выглядело вполне острым. Он аккуратно расставил предметы на тумбочке и подлил воды к обмылкам в мисочку. Старательно размыливал помазком и гудел под нос заевший романчик.

Смотря на это, Павел выбрался из-под одеяла основательнее. Теперь можно было даже увидеть, как топорщится халат на талии из-за надетого под него овечьего пояса.

Алексей набрал мыльную пену на помазок и задумался над тем, как же ему встать. Опыта в бритьё других людей у него не было совсем. Он вложил помазок в миску, подвинул за спинку стул ближе к изголовью, сел, примерился. Нет, было неудобно. Так что он просто перенёс стул подальше от кровати и встал на колени. Потянулся помазком к лицу брата и начал наносить пену на ошарашенного тем, в какой позе Алексей делал это, Павла. Мягкие волоски помазка сминались о лицо и разъезжались под давлением руки. Когда вся щетина была покрыта пеной, Алексей отстранился и убрал инструмент. Тянуться с колен было опасно, да и напряжённо изогнутая рука уставала. Он немного подумал, встал, обошел кровать и остановился за спиной Павла.

Тот смотрел, как перед ним скачут, словно моська на задних лапах, и немного усмехнулся. Пена колыхнулась, но Алексей этого не увидел, перед глазами была тёмная макушка, которую покрывали уже заметно отросшие волосы. Он положил руку под подбородок Павла, ощущая пальцами рубцы послеоперационных шрамов и тихо потянул его голову вверх. Тот повернул голову так, чтобы беречь челюсть. В местах отсутствующих зубов заметно заныло. Алексей взял в руки бритву и принялся осторожно соскабливать волоски. Скорее даже гладить лезвием по коже. Он осторожно натянул кожу на шее и провёл бритвой. Близость острия к горлу пугала, а шрамы угнетали. Это невольно напомнило о том, как он был близок к тому, чтобы лишить жизни брата. Страх навредить привёл к обратному. Рука дрогнула и оставила на рубце царапину. Павел смолчал, хотя из-за мыла царапину начало щипать, и скосил на него глаза.

— Прости! Я случайно.

Павел снова расслабился. Брил Алексей не умеючи, забавно открывал рот от сосредоточенности. Но всё равно было приятно, а то раньше ощущения были так себе. Приятно даже несмотря на то, что время от времени Алексей переставал выдерживать правильный угол бритвы к коже и либо чувствительно выдирал волоски, либо оставлял царапины.

А Алексей тем временем неспешно выбривал бакенбарды, замедлившись около повреждённого уха. Вросшие волосы замедляли процесс. Алексей посмотрел на перевёрнутое лицо с жалкими бакенбардами и улыбнулся. Это было так, словно кошмар перестал быть страшным. Павел был похож, очень похож на отца, но даже так их невозможно было спутать. Почему-то это принесло облегчение. Алексей недолго полюбовался на лицо с кошачьими бакенбардами и тщательно сбрил их. Протёр лезвие и перехватил лицо брата поудобнее, положил четверку пальцев под линию челюсти, стараясь не давить, а большим пальцем зажал губы и чуть оттянул вниз. Под внимательным взглядом Павла осторожно сбрил зачатки усов. Окончательно закончив с бритьём, он оценивающе посмотрел на чистое лицо Павла с обнажившимися линиями шрамов и помрачнел. Столь явное свидетельство того, что произошло, казалось выдвинутым обвинением. Он смыл срезанные волосы и промокнул чистой тряпицей лицо, сожалея, что нельзя вернуть обратно щетину.

Пока он споласкивал приборы и избегал смотреть на результат своих трудов во всех смыслах, Павел осмотрел себя в зеркальце. Вышло не без порезов, конечно, но наконец-то чисто. Он сел, подобрав ноги по-турецки на кровати, и посмотрел на спину промывающего помазок в десятый раз Алексея. Прочистил горло и заговорил:

— Холодная в этот раз зима здесь. Даже снег пошёл, — мышцы отвыкли от подобных движений, и говорить приходилось с некоторым трудом.

Алексей застыл, повёл плечами и повернулся к нему. С неохотой встретил прямой взгляд ему в глаза. Чувство собственной вины давило.

— Холодная.

Павел повернул голову к окну, пригладился, услышал за спиной тяжкий вздох. Оторвался от вида гор и ухмыльнулся:

— Устал меня брить?

— Нет, что ты. Это ты, наверное, устал от меня? Я в очередной раз тебя ранил, — он всё глубже погружался в меланхолию.

— Какой ты драматичный. Прям голову мне отрезал от уха до уха.

Алексей посмотрел на то, что осталось с левой стороны.

— Уха…

Накрыв ноги одеялом, Павел подложил под спину подушку и уселся с удобством.

— Тебе бы ещё французские романы читать втихушку, а не черкесов по горам гонять.

Алексей приободрился. Удивительно, но на его криворукость не злились. И, кажется, даже не возражали против его компании.

— Но романы читаешь ты, брат.

— Потому что мне их носит твоя подружка.

— Елизавета Михайловна не моя подружка, — Алексей подумал, что Лизонька всё-таки так и не научилась правильно держаться. — И если бы ты не заверил меня, что не испытываешь романтический интерес к ней, я мог бы подумать, что ты увлечён.

Павел взял в руки книжку и покрутил. Постучал пальцами по переплёту, на корешке которого в очередной раз что-то мелькнуло.

— Ты знаешь, как уныло смотреть в окно на один и тот же пейзаж? Вот и у дамы хватило ума это сообразить.

— Гораздо увлекательнее читать про Жюстин и Жюльет?

— Хорошего же ты мнения о Елизавете Михайловне, если считаешь, что она носит мне де Сада.

Лицо и уши Алексея залились малиновым цветом. Он постарался сделать вид, что это исключительно от праведного возмущения.

— Елизавета Михайловна!.. Елизавета Михайловна ни за что бы не стала брать это в руки!

Было видно,