— Об этом следует беспокоиться её родителям. Но если это прям спать не дает, тогда попросите эту книгу у неё. А не тихо уносите в кармане.

— Ты любишь такие книги, Павел?

— Да, — он грустно отметил про себя, что они по всей видимости скрашивают некоторые неудачи его жизни.

Повисло короткое молчание. Алексей молча протянул книгу обратно. Книжка явна стала потрёпанней после его рук, с истерзанными страничками и заломами от ногтей.

Павел взял книгу и посмотрел на Алексея:

— Скажу Елизавете, что она пострадала от твоих рук.

Алексей потерянно улыбнулся, отвесил лёгкий поклон и вышел.

Книга была убрана в тумбу, и Павел лёг спать. Сон пришёл быстро. Начавшиеся приятные сновидения с уступом и Жози перешли в кошмар с камнепадом и снегом. Он поворочался, во сне перевернулся на другой бок и, наконец, провалился в глубокий сон безо всяких сновидений.

А Алексей вместо того, чтобы вернуться в своё отделение, долго бродил по пустующим вечерним улицам Пятигорска и думал, думал, думал. Когда холод загнал его в палату, он натёр ногу мазью и лёг. И всю ночь ему снились кошки, лакомящиеся сметаной из блюдца, острые лезвия и быстро остывающее тело, которое он никак не мог согреть.

Глава 7. Приличная книжка

— Лиза, скажите, есть ли у вас совесть?

Лизонька резко крутанулась на месте и задрала подбородок, смело смотря на сидящего за столом Алексея.

— Есть.

— Тогда ответьте мне, зачем вы носите дурные книжки Павлу Кирилловичу?

— Они не дурные, — Лизонька даже топнула ногой. — Они про то, как люди умеют любить друг друга. А вы… вы, — она всплеснула руками, слов не хватало. — Вы страшный зануда.

С пера капнула капля и расплылась пятном по газетной бумаге, Алексей приподнял лист, чтобы, к сожалению, убедиться в том, что клякса прошла насквозь через всю стопку.

— Это не занудство, а воспитание, Лиза.

— Да что вы говорите? Помнится, пару лет назад и вам я давала эти книжки. А вы что? Только лепетали про не положено, да неприлично. А вот Павел Кириллович был очень рад. И попросил меня принести ещё. И я принесу. А если вы расскажите маменьке, то… то… — в голос послышались слёзы.

— Лиза, успокойтесь, я никому не скажу. Но будьте благоразумнее. Вы же умная девушка. А так и до беды недалеко.

— Далеко. И вы бы сами хоть почитали.

У Лизоньки словно у уличного артиста неизвестно откуда в руках появилась книжка.

— Тут и про скачки, и про разбойников, и даже про бравых капитанов стражи. Вам должно понравиться.

Она положила книжку, с виду очень походившую на ту, что была у Павла, на стол. Любовно погладила яркий переплёт в синих и зелёных цветах.

— Пойду я. С вами от тоски зачахнуть можно. Скоро вы совсем мхом порастёте и станете унылым и зелёным как старый валун.

Алексей не нашёлся, что на такое ответить. А потому покачал с укоризной головой, проводил её до дверей и передал с рук на руки нянюшке. Вернулся обратно в свою палату, больше, правда, напоминавшую весьма светскую комнату, и принялся рассеяно проглядывать страницы оставленной книги, не читая напечатанных слов. Только отметил, что некоторые буквы немного расплылись, а некоторые уголки страниц совсем истрепались. Часто, видать, читали её. И, похоже, не только Лизонька.

Алексей задумался, что же ему теперь делать. Наверняка Павлу снова захочется, чтобы он почитал ему, а читать подобное вслух…

Вдруг он встал, подхватит трость и спешно засобирался. Ему в голову пришла одна идея. Ведь можно попробовать заинтересовать Павла чем-то другим, тем более он как раз жаловался на скуку. А как раз на днях офицер, с которым Алексей приятельски сошёлся на водах, так как им были назначены ванны в одно и то же время, и с которым они имели несколько весьма содержательных бесед, касавшихся последней реформы управления государевыми крестьянами, говорил о том, что он получил новый томик со сборником рассказов Ги де Мопассана. Алексей весь загорелся идеей. А ведь это чудесная возможность предложить брату потренировать его французский. Ведь он недурно его знает. Подправить произношение и…

Алексей надел фуражку и вышел на улицу. А там вместо морозного декабрьского дня его ждала весёлая капель, дороги, больше похожие на болото, и неожиданное солнце. Он даже зажмурился от столь яркого света. После суровых петербургских зим неожиданная весна в декабре казалась чудом. Он чихнул, посмотрев на солнце, и бодро заспешил к знакомому за сборником. На бульваре пришлось посторониться, мимо на коляске лихо промчал сын генерала Орешникова. Алексей мысленно похвалил себя за то, что благоразумно отошёл подальше, и грязные брызги лишь едва коснулись его сапог. Поправил фуражку и продолжил путь.

Сборник рассказов ему одолжили после непринужденной часовой беседы о погоде, даже не удивились просьбе и порекомендовали не выбирать, а начать прямо с первого рассказа в сборнике. Уж больно он хорош. Алексей шёл, раскрыв книгу и переводя взгляд со страниц на дорогу и обратно. Перед глазами мелькали то изящные буквы французского языка, то мерно движущиеся сапоги. Сапоги, ещё утром жирно блестевшие от старательно растёртой щёткой ваксы, теперь покрылись толстым слоем грязи. Но Алексей не видел ни грязи на сапогах, ни дороги, ни чудесных гор. Перед мысленным взором кипели человеческие страсти, оживавшие, стоило пробежать глазами по строчкам. Также ничего не замечая, он прошёл по окольной дороге мимо грота и Николаевских ванн и поднялся к госпиталю. Закрыл книжку и аккуратно убрал в карман, чтобы ни в коем случае не помять и не затереть уголки. Решительно открыл тяжелую входную дверь в госпиталь и тут же спешно посторонился и раскланялся, потому что навстречу ему на крыльцо вышла мать Лизы, Анастасия Романовна, и немного удивленно, как показалось Алексею, поздоровалась с ним. Она поправила шелковый платок на шее и посетовала без особой досады, что в этот раз Лизонька предпочла щипанию корпии более праздные дела. На этом они попрощались и разошлись, каждый в своих мыслях.

Брата он надеялся застать спящим, но вышло иначе. Тот не спал, а мирно читал какую-то газету, загнутая страница не давала прочесть название.

День для Павла начался хорошо. Во-первых, боли в руке и челюсти неожиданно уменьшились, хотя перепад температур обещал иное. Во-вторых, остальные неудобства на диво почти не давали о себе знать. То ли это так