сидел, смотрел на высокую слепую стену здания справа, на геометрические квадраты домов внизу, пожеванные солнцем крыши. Непривычно было после степи, что глаз все время натыкается на препятствие. В плотном, со свинцовыми тенями небе силуэтом чудовища апокалипсиса завис грузный цеппелин.

– Вот судьба нам, Егор! – услышал я голос Репы, он поднялся ко мне. – Сейчас в столице работаем! После ты мечту исполнишь – будет у нас в милиции все передовое. А главное – метОда! Везде рост и развитие. Вскоре и мировую революцию увидим! Товарищи в штатах Америки бастуют, со дня на день поддержат нас! С Китаем опять же налаживаем отношения.

Репа регулярно читал газеты и посещал собрания всегда, когда мог. Энтузиазм Васи, сына горничной, потерявшего глаз на гражданской и истово верующего в пламя мировой революции, со дня знакомства вызывал у меня уважение пополам с восхищением. Сам я, боюсь, не был способен на подобную искреннюю веру.

– На папке из кабинета Кулагина есть отпечатки, кроме его собственных, – заметил я.

– Да ну! – Вася присвистнул, я махнул ему, чтобы садился рядом.

Он устроился на железных перилах, спиной к пейзажу. Из-за крыш давно совалась луна, силясь подняться повыше. Собаки в огородах угомонились. Тихо, как на сельской улице.

– Вообще, снять отпечатки с предметов в кабинете, а главное, идентифицировать их – та еще задача. Уборщица там аккуратная. Да и народу у Кулагина бывало немало.

– Не томи.

– Интересна та самая папка. По словам Зины, да и других, он ее в чужие руки не передавал. И дома не оставлял. Тем не менее, кроме хороших отпечатков пальцев самого Кулагина, найдены еще одни. Секретаря Зины.

– Ага!

– Признаться, есть и еще, но смазаны, не определить чьи.

– А ты на Демина думал? Он вертлявый, из-под стоячего подошву вырежет. Догадался бы, может, стереть отпечатки, если бы полез смотреть.

– Сомнительно, что так уж умен.

Обыватели тогда мало или совсем ничего не знали о таком методе, как отпечатки. Разве что интересовались сугубо криминальной хроникой.

– Да! – вспомнил я. – Тут всплыло кое-что, с женой бы директора переговорить.

Коротко я пересказал Васе мой визит во флигель. Не удержался при этом от замечания, что подход к связям у директора был вполне пролетарский, различий в социальном положении своих дам он не делал. Вася фыркнул, скрыв смешок, и тут же разочаровал меня. Оказалось, милиционеры уже встречались с женой Кулагина! Их, правда, интересовали ее знакомства в связи с работой фабрики. Установили, что с мужем она общение прекратила. На всякий случай проверили алиби – была на службе, а после дома, неотлучно.

– Давайте, что ли, спать? – предложил я, поднимаясь, – утром мне нужно еще раз осмотреть кабинет Кулагина.

Утро в общей комнате корпуса всегда начиналось рано. Наши койки были огорожены занавеской, по верху которой прицеплен лозунг с облупившимися буквами: «Революция не заканчивается, она только начинается. Защитите ее!» Но и занавеска, и суровый лозунг – слабая защита от утренней суеты, звона, шагов, голосов, шипения воды, набираемой из общей колонки во дворе. Как раз выпала моя очередь таскать воду, чтобы умыться, побриться, но, главное, поставить чай. В нашем закутке помещались четверо. Я, Репа, пожилой, из косопузых, рязанец и молодой парень из недавно созданного в узбекском Ташкенте отдела уголовного розыска. Парадоксально, но узбекский сыщик носил прозаичные русские имя и фамилию – Миша Зинкин. У Миши был самовар-походник на четырех тонких паучьих ногах, мятый, но безукоризненно начищенный. Рязанец, до революции и службы в милиции, занимался «изящным промыслом». Разводил канареек. По утрам он свистел птичьим голосом (цви, цви, как натуральный кенар) арии из опер вперемешку с шансонетками и любил рассудить о том, что «корову в дом не купишь, а хорошую птицу непременно!»

Кое-как побрившись, я свернул полотенце, сунул под мышку. Хвойный душок одеколона вернул мысли к мертвому Кулагину. Запах в его кабинете… Но тут я отдернул занавеску, и жирный дух жарящейся на сале картошки заполнил комнату, вытеснив все. Завтрак был шикарным – картошка с накрошенным на нее крутым яйцом. Домовитый Миша Зинкин уже нарезал хлеб, заварил в стаканах чай. Пир богов! Наскоро позавтракав и всячески торопя Репу, я выскочил на улицу. Там мурашки поползли за воротник. Свежо. Внизу улицы держался легкий туман, дома размыты…

17. Летучий пленник

Мне не терпелось скорее добраться до места и телефонировать Жемчужной, чтобы организовать повторный осмотр кабинета Кулагина. Само собой, ее и не думали подозвать, но зато ответил другой женский голос, насколько я мог понять через помехи. Долго объяснял, кто я, зачем мне нужно разрешение на осмотр кабинета. А когда решил плюнуть и отправиться на фабрику на свой страх и риск, без формального приглашения, мне сухо ответили: «Ждите, пришлют машину». Автомобиль в самом деле пришел, темный и гладкий, как дельфин, за рулем – та самая железная барышня. Короткие волосы стянуты яркой косынкой. Когда я замешкался, рассмеялась и сказала, что не встречала нерешительных сыщиков, и сразу же сообщила, что она – одна из трех женщин-шоферов в Москве, водит прекрасно. Резко толкнула дверь пассажира, до фабрики доехали быстро. Ждать она не осталась – поднялась со мной. По дороге я остановил рабочего и попросил срочно разыскать Носа, передать, что его ждут у директорского кабинета. Секретаршу Зину перевели к Демину. Временно. Нового директора пока не назначили. Зина достала ключи и отперла для нас кабинет Кулагина, миндальничать времени не было:

– Зина, мы проверили вещи из кабинета. А главное, папку, где Кулагин держал документы по новой формуле.

Секретарша занервничала, сморщила носик. Оглянулась на железную барышню, та отстранилась, не вмешивалась.

– Вот, – я присел на край стола, вынул из кармана листки с показаниями, – вы утверждали, что «важные бумаги Николай Михайлович всегда держал в несгораемом шкафу. Ключи от шкафа вам не доверяли. И машинисткам бумаги вы не передавали». Значит, к папке не прикасались. Так?

– Я не знаю, может быть, и могла…

– Зина, вы свои показания прочли, подтвердили, что все верно. Я вам рекомендую сказать правду.

Видно было, что готовилась было по привычке удариться в слезы, но сообразила – толку не будет.

– Ну, смотрела! – выпалила вызывающе, а голос дрогнул.

– Зачем? Вы понимаете в формулах, химии?

– Папка мне была не нужна… я смотрела письма. Ну что вы так глядите! Письма жены Николая Михайловича! Она писала ему. А папка просто была там. Я ее переложила, и все. Большое дело!

Остановив жестом поток визгливых оправданий, я уточнил:

– Погодите, когда именно вы ее брали? И как, если документы