Он говорил быстро, нервно. То и дело потирая лицо, ероша волосы.

– Отец выселил маму! Вынудил уйти! Я хотел ехать с ней, но она упросила, уговорила. Тех денег, что он ей давал, едва хватает на нее саму! Подлый, подлый шантаж, сделать так, чтобы я жил в его доме и не мог ничего, ничего! Мне 16! Я просился на фабрику, хоть разнорабочим. Кем угодно! Абсолютно! Но он поставил условие. Поступить, и обязательно на тот курс, что он выберет. А я бы все равно ушел. Ушел!

Репа, вытащив тетрадь, спросил адрес матери. Парень насупился, но дал.

– Вчера вы чем весь день были заняты?

Он уже сник, сжался. Буркнул, глядя в сторону, что с утра учился, был в библиотеке. А после дома. И никуда не выходил. Принес нам записную книжку с телефонами, именами. Несколько недавних писем, адресованных отцу, – личных и от пары ведомств.

Кабинет Кулагина примыкал к его спальне. В обеих комнатах был образцовый порядок. Сильно пахло одеколоном, миндальным мылом и немного нафталином, как во всей квартире. На полках и столике у кровати журналы, фотографии. Пластинки. Несколько гипсовых бюстов.

– Вы здесь наводите порядок? – поинтересовался я у помощницы.

Кивнула:

– Каждый день.

Осматриваясь, я задавал те же вопросы: новые люди, звонки. Она отвечала спокойно и равнодушно, что все было как всегда. И что в дела хозяев не «приучена соваться». Вопросу о том, действительно ли сын Кулагина был дома весь вечер, удивилась, кивнула уверенно, сложив руки на переднике: «А где же ему быть? Он мальчик порядочный». Выходя, уже в прихожей, я осторожно сжал ткань короткого пальто-бушлата на вешалке. Пальто было влажным, как и плотный шарф под ним.

13. Фабрика-кухня

Во дворе я на минуту остановился, поднимая воротник, – дождь моросил мелкой водяной пылью, почти невидимой. Репа решительно зашагал в сторону ближайшего перекрестка.

– Давай хоть пообедаем, ведь ни крошки, кроме бубликов этих. Ну и чай. А что чай? Вода одна, да и все.

Есть действительно хотелось страшно. Не споря, я двинулся за ним. Москва Васю смущала. Толпа, положим, здесь была потише, чем в Ростове. Но масштабы! Количество улиц, переулков, широченных дорог и тротуаров, скверов и бульваров… К тому же Репа жаловался, что «здесь вроде как темно все время». Слабости этой он стеснялся и всюду таскал с собой книжку «Путеводитель крестьянина по Москве». На обложке на фоне панорамы Москвы в самом деле изображался озадаченный крестьянин, неуловимо похожий на писателя Льва Толстого. Вася вообще был страшный книгочей. Книги большей частью брал у меня. Но однажды я заметил у него фиолетовую обложку сказки под названием «Еж-большевик», красный Вася, смутившись, сунул ее под подушку. Читал он действительно все подряд, даже совершеннейшую дрянь. Но этот его «Путеводитель крестьянина» оказывался полезен! В нем был дан перечень всего, что необходимо знать о столице. Отдельно говорилось о том, что не следует покупать еду на базарах, в частных палатках, где «грязно и пыльно, и продукты часто бывают плохие». А покупать надо в кооперативных и государственных магазинах. В них «не дороже базара, не обочтут, не обвешают». Питаться растерянному крестьянину с обложки, конечно, рекомендовали в столовых «Нарпита», там дают свежее и дешевле кормят, чем в частных чайных и закусочных. Репа строго следовал этим заветам. Мы довольно быстро разыскали нужную вывеску. Это была даже не столовая. Новая фабрика-кухня. Стеклянные стены витрины показывали, как громадные плиты нагреваются нефтью, конвейер-судомойка моет и высушивает тысячи тарелок в час. Это вам не старозаветные московские рестораны, где купали мамзелей в шампанском. Спиртного здесь не подавали вовсе. Под обслуживание посетителей отводилось два этажа. Висели плакаты, призывающие есть селедку. Эта недорогая раньше рыба, пища бедняков, обрела новый статус. Столики во втором зале все были заняты. И мы устроились в первом, тут обстановка была совсем простой и обедали стоя, у высоких стоек. Даже такая обыденная вещь, как котлета, на фабрике – кухне ковала победу пролетариата над буржуазией. Меню было составлено таким образом, чтобы каждый мог питаться сообразно затраченным для работы усилиям. Подсчитано, сколько калорий и витаминов нужно потреблять строителю, а сколько служащему. Наверняка было известно точное количество питательных веществ и для милиционеров. Но мы с Репой порадовались только, что не попали в вегетарианский день, и взяли по порции бульона с фрикадельками и слоеным пирожком, биточки в сметане. А Вася еще и макароны, толстые, как карандаш. Приступая к еде, я вспомнил совет Носа, но был слишком голоден и с экспериментом решил подождать.

Ели мы быстро и молча. Чуть позже, когда Репа притащил еще хлеба и чая, перекинулись соображениями насчет семейной жизни покойного Кулагина. Все довольно тривиально. Сын, конечно, был на стороне матери. Но все сходились на том, что разошлись они с женой по согласию, еще весной. И деньги покойный директор давал бывшей жене регулярно. С Зиной же в самом деле собирался съехаться. А вот окружение вне, так сказать, семейного круга у Кулагина было самое пестрое. Артисты, журналисты, врачи, несколько спортсменов-парашютистов, полярники. В книжке Кулагина много женских имен, нераспечатанные флаконы в его кабинете, очевидно, были презентами знакомым. О формуле и готовящейся новинке на самой фабрике могли знать почти все, без подробностей, само собой. В общих словах об этом упоминали на собраниях коллектива. Но непосредственно под начальством директора работал главный парфюмер, Август Бакро. Демин имел касательство, да еще пара человек. Но те больше к упаковке и будущему плану выработки.

– Нос этот самый, – говорил Репа, посыпая хлеб солью, – у него здесь были жена и дочка. Сбежали!

– Что же сразу сбежали? Отправил семью подальше от неразберихи.

– Сбежали, – повторил Репа.

– Да, пожалуй, надавить на Бакро благополучием семьи за границей вполне можно, – отметил я.

– И переписку он поддерживает, – кивнул Репа. – С теми, кто деру дал.

– Бывшими служащими фабрики?

– С ними! Заждались его небось в Париже, а он тут сидит. Подозрительно.

– Может, не пускают?

– Вроде не просился. Узнаю! Живет замкнуто. Помешан на работе. Это все согласно говорят. Еще ты, товарищ Лисица, просил узнать про этого Демина. – Репа потыкал вилкой в оставшиеся макаронины. – Так вот, его весь день замечали то тут, то там. Но никого, кто видел бы его все время. Я с ним перемолвился. Говорит, «дела требовали присутствия». Вроде и не брешет. Так-то он чисто кроет, но чую, есть подковырка.

Во время опроса Демин не сказал ничего особо интересного, то и дело сбивался