до столицы поезд-экспресс доезжал за 9 часов 45 минут. Значит, Нос был в Москве часа на полтора раньше. Но обошел этот факт в разговоре! Откинувшись на стуле, снова и снова рассматривая флакон, как будто в нем на самом дне содержался ответ, я вспомнил нашу последнюю встречу с Носом.

Уже после того, как я описал Полине и способ убийства, и орудие, мне разрешили поговорить с ним, хотя и коротко. Он был небрит, в несвежей сорочке, но держался стойко. Я начал с упоминания его сомнительной переписки.

– Да, ее тщательным образом проверяют, – процедил он. – С вами, очевидно, не делятся выводами? Ну, я сам вам скажу, что переписка эта…

– Сомнительна?

– Напротив, обычная. Хотя теперь, конечно, сомнительна любая. Если адресат за границей.

– Ваши связи с заграницей, сами понимаете, играют против вас.

– Связи! Теперь это так называют. А вчера еще они были партнеры, друзья, с ними делали коммерцию. С чего это, позвольте спросить, стали врагами? Почему я должен оборвать все знакомства? – Он спрашивал без удивления, с усмешкой.

– Бросьте, что за вопросы. Вы все понимаете.

– Понимаю, само собой. – Он удобнее уселся на стуле – Вы, помнится, спрашивали, как я относился в Кулагину? Что же, запишите!

Я не пошевелился.

– Как хотите. В общем, он был мне не слишком симпатичен, как неприятно природное явление, животное. Нечто чуждое, – признался он. – Я этого не скрывал и не скрываю. Но я не убивал. И, – Нос вдруг так близко наклонился вперед, что мне пришлось отодвинуться, – тем более я не стал бы убивать никого таким способом! Это отвратительно. Не уверен, что вы поймете.

Я понимал. Вслух же я сказал:

– Вам это сделать проще, чем другим.

– Возможно, но зачем? Формулу lilial я сам создал, ломиться в его кабинет не было смысла. Скандалы? Какой уж там скандал, так, заусенец. Мы иногда спорили о рабочих вопросах, но Кулагин все же давал мне известную свободу. Меня все устраивало.

– Зачем вы скрыли, что ваш поезд пришел в Москву рано?

– Скрыл? Вы не уточняли. Назвали временной промежуток, я ответил примерно. Да, знакомый мне устроил бронь. Но, по-вашему, я помчался с вокзала, чтобы подменить флакон в его столе? Сами говорите, я и раньше мог это сделать.

Больше я от него ничего не добился. После мы серьезно повздорили с Репиным.

– И про чугунку он брешет! Ведь так? – горячился Вася.

– Так. – Аргумент был железный.

– А за каким хре… – Вася споткнулся на ругательстве, – то есть, я хочу сказать, зачем юлить, если скрывать нечего?

Он напирал на то, что средство прямо указывает на Носа. Я же, наоборот, был уверен, что Нос, влюбленный в ароматы, выбрал бы другой способ. На самом деле это и была та самая психологическая причина, которая меня смущала. Как если бы… садовник погубил свой лучший сад. Однако это были выводы сторонние, в плоскости, далекой от улик. Но я придерживался убеждения, что, скорее всего, и формула, и вообще работа Кулагина ни при чем. Бумаги на месте, способ убийства слишком… «личный».

19. Театр варьете

Тем временем связи Кулагина продолжали проверять, и очень тщательно. Особенно с теми, кто мог выезжать за границу. Таких было немного, и среди них артисты театра варьете. Афишу его я достал из пиджака покойного директора. Цифры и буквы, нацарапанные на ней, оказались телефонным номером театра. Я проторчал на коммутаторе полдня, но выяснил только, что накануне смерти Кулагина ни из его квартиры, ни из кабинета вызовов по этому номеру не было. Товарищи из МУРа помогать не спешили, по понятной причине. Когда бы я или Вася ни зашли к ним, от нас отговаривались загруженностью. Все – старшие агенты, дежурные, мне стало казаться, что и уборщицы, – были заняты суточными сводками, выездами, делами… не до разговоров.

Вокруг здания театра варьете, под круглой, как в цирке, крышей, шла очередная грандиозная стройка. Тротуар, скользкий от осенней грязи, заполонили прохожие, спешащие домой. Дома, улицы – все как будто вылиняло под дождем. Театр задавал другое настроение самим фасадом. У чистых ступеней стоял шоколадный «Кадиллак», рядом дежурил красноармеец. Пестрые афиши в обрамлении лампочек обещали куплеты, миниатюры и самые разнообразные «малые сценические формы», а кроме того – «обозрения событий в стране и за границей». В вестибюле тепло, свет ламп отражается в зеркалах, издалека слышна тихая музыка. Плотные шторы на окнах прихвачены витыми шнурами, непогода за ними смотрится как декорация. Пока мы с Репой препирались с гардеробщиком в глубине вестибюля, у неприметной двери вырисовался силуэт гражданина в черной визитке и лаковых ботинках. Танцующим шагом он направился к нам.

– Вот начальство наше, – с облегчением воскликнул гардеробщик.

Гражданин в визитке издалека разводил руками:

– Товарищи, в чем дело? Наша программа согласована в Главреперткоме. Абсолютно марксистский подход!

Подлетев, представился: «Конферансье – руководитель театра». Фамилия прозвучала неразборчиво.

– Мы не по этому вопросу.

Конферансье явно успокоился, весело произнес:

– По какому же? Контрамарки? Не уверен, что могу помочь, – признался он, ненатурально огорчившись, кинув на гардеробщика взгляд «зачем пустил!». – Обратитесь в кассу! В ка-сс-у!

Я объяснил, зачем мы здесь. Конферансье вновь взвился.

– Товарищи из сыска уже были у нас! Мешали работать, репетировать дивертисмент. Теперь вы! Снова. Это прямо гротеск! У вас есть при себе бумаги, удостоверения?

Не успел я выдать подходящий расплывчатый ответ, как он потащил нас к той самой двери, из-за которой выскочил. Тем же торопливым шагом, переходя на рысь, бросая реплики, дал понять, что ничего предосудительного в знакомствах Кулагина с артистами театра «товарищи из сыска» не нашли. В театре тот действительно бывал, но связи его здесь были поверхностными. «Шапочными, дорогие товарищи! И только!» – восклицал конферансье-руководитель. Рассказал, что сам он Кулагина знал мало – «исключительно как специалиста, директора фабрики». Раз только был у него дома – «шумно… визит ради приличия». Припертый к стенке моей настойчивостью, из возможно интересного для «следствия» все же вспомнил один случай. Месяц тому назад Кулагин на джазовом концерте, будучи за столиком с дамой, очевидно, Зиной, столкнулся с сыном.

– Они, Кулагин и мальчик, говорили на повышенных тонах. И после быстро ушли! – протараторил конферансье. А еще упомянул, что сын Кулагина бывал в варьете вечерами и раньше.

Телефон стоял на столике с наборной крышкой в общем коридоре. В этот коридор выходили двери гримуборных и комнатки, заваленной афишами, где работали машинистки и художник. Любой, кто шел мимо, слышал звонок, брал трубку и громко подзывал адресата.