читать курс истории военного искусства, но таковой курс был найден излишним пацифистским представителем государственной власти. Военно-историческая комиссия начала работу по истории участия России в мировой экономической войне, работу очень важную для постановки мышления на новые рельсы, но мы не видим, чтобы эта работа теперь шла и привлекала чье-нибудь внимание. Мы совершенно не осведомлены, чтобы молодежь, окончившая Военную Академию, хотя бы частью командировалась для отбытия промышленного стажа; мы уже отчетливо сознаем решительное значение экономического фронта для нашей боеспособности, но перспективы работы трестов в условиях войны остаются туманными. Мы имеем уже экономический генеральный штаб, но это, может быть, самые штатские и далекие от военного дела люди в государстве — армия еще не ощущает контакта с ним.

Теоретически у нас красные инженеры, организующие в мирное время народный труд, должны в момент войны явиться и военными вождями трудящихся... Это — огромная программа, это — десятки лет упорной работы, это — огромные вековые предрассудки массы, которые предстоит преодолеть. Мы еще только взялись за территориальные формирования и, может быть, не вполне еще усваиваем тот огромный фронт сближения кадров армии с кадром, на котором предстоит повести работу, чтобы влить действительную силу в организацию вооруженного народа...

Стоит ли военное мышление, представленное в Военной Академии, на этом новом пути, или здесь старая стена, в которой только цикл политико-социальных наук образует брешь?

Хотя мы все чинили раньше наши перья шпагами, однако, и в старой России не наблюдалось такой чистоты юнкерского военного мышления, как на западе. Новую академию отнюдь не давит бремя традиций, заповедей, священных “табу“, недоступных для критики. Гражданская мысль вводится у нас даже, может быть, слишком обильными, с педагогической точки зрения, дозами. Все преподавание истории военного искусства строится на идее эволюции, которую до мировой войны обычно считали столь противной требованиям военного мышления, что не остановились перед уничтожением преподавания самой дисциплины истории военного искусства в Парижской и Берлинской военных академиях.

Наш академический курс порвал линию преемственности со старой академией и имеет свои корни в работах семинария Дельбрюка при Берлинском университете. В стратегии мы являемся счастливыми обладателями широкой, к сожалению, еще не заполненной программы. В военной администрации у нас, несомненно, больше файолизма, чем в любом нашем промышленном предприятии. Нельзя шире идти навстречу новым идеям, чем идет наша тактика. По временам наши часы даже уходят вперед, в сравнении с реальными условиями нашей техники. Военная география явилась на смену военной статистики; это что-нибудь да значит. Технике мы уделяем столько внимания, что наши курсы получают даже интерес справочных изданий. Классические формы сохранило только преподавание военной истории, содержание которой зато почти целиком заполняют мировая и гражданская войны...

Разумеется, и в преподавании, и в усвоении военных наук за первые пять лет существования Красной Военной Академии можно было бы отметить значительное число пробелов, объясняемых и пестротой научной подготовки слушателей, и предоставляемым Академии минимумом научного комфорта, и развлечением сил и внимания то событиями на фронтах, то различными ударными вопросами, наконец, неустановившимся, кипучим, переходным характером всей академической жизни.

Однако, есть и огромные плюсы при построении нового военно-идеологического фронта.

Налицо безусловный научный энтузиазм. Есть порыв в этом штурме научных высот. Если порой не хватает глубины и основательности, то есть широта подхода, которая убережет нас от односторонности.

В старой академии, когда мы еще сидели на школьной скамье, нам постоянно твердили, что, когда мы кончим академию и выйдем за ее стены, мы будем свободны критиковать и лекции преподавателей, и находить ошибки у самого Наполеона. Пока же мы учимся в ней, мы должны добросовестно усваивать подносимый материал. Академия стремилась быть храмом науки, и такие же храмы военной науки, с еще более строгим культом, представляли военные академии запада.

С точки зрения храма науки, позиция Академии на новом пути представляет значительную особенность. Вспоминаются первые годы лекций: аудитория прямо шипит при тех или иных выпадах профессора. Слушатели, только что прибывшие с фронта, брались за учение с явной целью вычитать из учебника не то, что было в нем написано; на каждом лице можно было прочесть святотатственную для храма науки мысль — внести что-либо свое, толкнуть вперед, перестроить всю военную науку на новый лад, раскритиковать в пух и прах подносимые рассуждения. Энтузиазм сливался с глубоким непочтением к старым формам военной науки...

Крайности изжиты и перемололись. Однако, не считается непочтительным, чтобы каждый красноармеец думал, что он носит в своем ранце будущий маршальский жезл; наоборот, такая надежда создает силу армии. Почему же, отправляясь в поход на идеологический фронт, не чувствовать себя будущим маршалом науки, не ощущать в себе профессора военного искусства, который приведет в соответствие с ушедшей вперед жизнью одряхлевшие военные теории? Не минус, а плюс, если на зачете хорошо сдается учебник, на который слушатель смотрит сверху вниз; не минус, а плюс, если по энциклопедическому словарю проверяются утверждения, раздававшиеся с кафедры.

Самостоятельная работа слушателя начинается с первым его критическим сомнением. Лабораторный метод, который вводится в Академии через пять лет ее существования, представляет только педагогический канал, открывающий упорядоченный выход; а своя лаборатория работала в мозгу слушателей с основания Академии.

Отсутствие какого-либо сепаратизма военной мысли у преподавателей и критическая, не проникнутая никаким пиететом позиция слушателей по отношению к военной науке, исходящая из сознания необходимости движения вперед, представляются нам сильнейшими сторонами Академии на новых путях.

Военная академия за пять лет. Сборник под ред. М.Л. Белоцкого, И.Г. Клочко, Е.А. Шиловского. М., 1923. С. 162-168.

Стержни военного искусства

 Изучение военного искусства, в академическом масштабе, дробится на огромное число отдельных дисциплин. Многопредметность, представляя вообще огромное зло, особенно опасна в военном искусстве, так как второстепенные предметы, иногда почти справочного характера, при дроблении преподавания могут занять далеко не соответственное место и затереть главные; утрачивается общая перспектива на военное искусство, в котором требуется прежде всего гармония; колесики отдельных предметов перестают сцепляться с колесиками других, и получаемые знания теряют свою действенность, обращаются в мертвый материал.

Мне представляется, что разумная постановка обучения военному искусству не должна преследовать цели — нагромоздить