должен был бы указать их и установить, какую позицию занимал автор реляции по отношению к фактам и что толкнуло его на извращение. Я привел бы несколько великолепных описаний сражений, которые дал Трейчке, и заставил бы слушателей открыть ряд неточностей и сгущений красок, допущенных этим писателем для красного словца. Вместо холодных замечаний о приемах установления реальных фактов, слушателю было бы предложено с самого начала поплавать в море лжи и попробовать свои силы в раскрытии ее.

Такие упражнения мне представляются чрезвычайно плодотворными, так как они тренируют силу самостоятельного суждения слушателя. Они же непосредственно ведут нас к пониманию той логики фактов или, как говорили раньше, причинной связи между военными событиями, которая составляет существо военно-исторического метода. Военная история, при лабораторном методе, теряет свое самостоятельное существование и обращается в гигантскую лабораторию для всего военного искусства в целом.

Связь между эволюцией социально-экономических условий и военного искусства могла бы изучаться путем сопоставлений отрывков исторических трудов, преимущественно имеющих в виду русскую действительность, трактующих мирную эволюцию и военные явления, независимо друг от друга, и путем предложения слушателю задачи — установить в данном именно случае зависимость изменений в военной надстройке от изменений в экономическом фундаменте. Последняя задача — оценка различных изменений, переживаемых современным военным искусством, вышла бы уже из пределов рекомендуемого к составлению пособия и явилась бы задачей темы на дополнительном курсе. Слушатель приступал бы к ней уже хорошо подготовленный.

В стратегии и оперативном искусстве также, конечно, нужны краткие курсы, дающие общую перспективу и связь между различными положениями теории искусства. Толщина учебников по стратегии зависит, главным образом, от подробного развития многочисленных примеров военной истории, подтверждающих положения теории. Лабораторное изучение стратегии заключалось бы в том, что группа слушателей коллективно брала бы на себя проверить все важнейшие выводы курса, распределив между собою подробный анализ событий военной истории, на которые они базируются.

Для более глубокого усвоения курсов семинарские занятия по истории военного искусства и стратегии необходимо сохранить. Занятия по стратегии должны сохранить и цель — обострить стратегическое мышление слушателей на критике классических трудов по стратегии; последние упражнения также относятся к лабораторному методу, поскольку на слушателя выпадет каждый раз задача — подчеркнуть, в каких отношениях современная эволюция военного искусства заставляет признать данный классический труд не вполне отвечающим требованиям сегодняшнего дня.

Чем больше мы будем развивать лабораторный метод, тем больше все преподавание будет становиться на военно-историческую основу, проникаться жизнью, бытием. Но в то же время военная история, как самостоятельный цикл, будет сжиматься и худеть. Общие рамки мировой и гражданской войн, да образцовый в методологическом отношении разбор какой-нибудь одной операции составит[59] все содержание ее курсов. Все остальное должно раствориться в лабораторном методе. В военно-историческом бытии слушатель должен видеть не какую-либо самостоятельную категорию, а общую основу всего военного искусства, к которой его сознание обращается повседневно, для суждения по любому военному вопросу. Все военные дисциплины являются лишь выводами из военной истории,[60] и лабораторный метод должен заставить слушателей проделать хотя бы часть логического пути от военно-исторических фактов к научному их обобщению.

Военная академия, путем упорных усилий учебного персонала и слушателей в течение последних лет, настойчиво проводит линию лабораторного метода, и нельзя оспаривать крупных достигнутых успехов в преподавании. Но на этом пути лабораторного метода все же большая его часть остается впереди. Резкий поворот здесь невозможен, так как необходимо одновременно переконструировать весь учебный материал. Попытка форсировать введение лабораторного метода, при отсутствии лабораторных пособий, явилась бы, на наш взгляд, неоправдываемым шарлатанством. Но все средства, которыми академия располагает, должны быть уделены на него.

Лабораторный план — очень эффектный прием, который может быть введен моментально — по декрету; чудесной стороной его является нетребовательность: те же преподаватели, те же слушатели пересаживаются, перераспределяются те же учебные пособия, которые имеются под рукой, внутренней ломки каждой дисциплины не требуется. Лабораторный план, по духу, — не научный, а административный план. В научном отношении он представляет такое же чудо, какого ожидали многие после октября 1917 года: сразу же не будет взяток, все станут грамотными, а экономическая производительность будет поднята соответственным декретом. Мышление Ленина чрезвычайно сомневалось в чудесных свойствах декрета, и вся его энергия вкладывалась в толкование необходимости огромной внутренней работы, чтобы заполнить рамки советской государственности соответственным материалом, который еще нужно создать и воспитать.

Мы целиком стоим на точке зрения скептицизма по отношению к чудесным свойствам пересаживания и перераспределения времени на базе того же материального содержания преподавания.

Лабораторный план может иметь успех лишь в высших учебных заведениях, преследующих изучение социально-политических наук, так как государственные и партийные издательства напечатали достаточное количество трудов, позволяющих в преподавании их перейти к лабораторному методу. В технических же высших заведениях и в академии лабораторный план означал бы принесение в жертву интересов дела показной стороне. “Показ”, при лабораторном плане, с самого начала, оказался не только обращенным к ученикам, но получил и крикливый, рекламный характер парадирования новых методов обучения. Вторжение парада в науку едва ли обеспечит открытие новых горизонтов. Лабораторный план несимпатичен нам и по кажущемуся предоставлению свободы обучающемуся, с установлением за ним сугубого надзора. Построение его было разработано для школы, очень бедной количеством преподавателей — один на семьдесят учеников, а не один на семь, как обеспечена академия; поэтому он обусловливает весьма нежелательную метаморфозу наставника в контролера, вредную и ничем не вызываемую в наших условиях.

Обращу внимание еще на одну сторону: лабораторный план вырос из детского сада; при этом, в особенности на американской почве, обращалось особое внимание на индивидуальное развитие, на то, чтобы обучающиеся дети шли в своем развитии каждый своей дорогой, а не как стадо. Это, действительно, крайне ценно в начальной стадии образования. В высшей стадии образования такая подчеркнутая индивидуальность обучения едва ли является плюсом. Военная академия подготовляет весьма ответственных работников; она обязана воспитать из них не анархистов в области военного мышления, а людей, близких по взглядам на военное искусство, говорящих одним и тем же военным языком. Эти цели требуют коллективизации обучения, устройства искусственных кружков (групп); умышленно до сих пор мы, вопреки главному преимуществу лабораторного плана, не выделяли сильных и слабых групп по военным предметам; мы гнались не за вскармливанием отдельных гениев, которые всегда сумеют сами проложить себе дорогу, а за повышением среднего уровня.