Последний класс является обязательным. Изучение войны — не туманная философия, которой можно было бы избежать, а работа над весьма конкретными, уже ныне существующими дисциплинами, которым и теперь уделяется время. Вся работа по подготовке к войне останется непонятной, если не будут уяснены требования войны в целом; изучение операции будет представляться незаконченным и висящим в воздухе, если не будут уяснены требования, выдвигаемые ведением войны к операции.

В настоящее время, при отсутствии на каждом курсе определенного стержня, мы наблюдаем стремление указанных нами основных предметов (тактики, оперативного искусства, стратегии) к набуханию, к включению в свой объем весьма разнородных предметов, находящихся в известных отношениях к соответственному стержню.

Получаются мозаичные мастодонты, пестрые наборы дисциплин, весьма разнящихся по своим методам. Преподавание в условиях такой мозаики мельчает, изучение целых дисциплин заменяется натаскиванием по немногим вопросам, метод мышления отходит на второй план, справочные данные торжествуют. Если мы будем иметь тактический класс с известным контролем тактического руководства над всей программой класса, то это облегчит тактике войти в свои берега и углубить свои собственные вопросы. То же можно сказать и о разливе оперативного искусства, столь обширном, что само изучение операции почти равно нулю. Только контроль над историческим, географическим, организационным, техническим изучением операции на всем курсе и углубление в свое собственное дело.

Итак, три этажа преподавания — бой, операция, война, прорезываемые четырьмя циклами военных дисциплин; в виде такого наброска нам рисуется наивыгоднейшая организация учебной структуры академического преподавания.

Военная академия Р.К.К.А. Сборник 1-й. О комплексном преподавании. М.: Издание Учебного Отдела, 1925. С. 16-21.

История военного искусства и стратегия и лабораторный план

 Конечно, лабораторный план не есть лабораторный метод.

Но раз он стремится к постановке учебной работы в лабораторные условия, то я позволю себе сначала остановиться на последних в приложении к интересующим нас дисциплинам.

Лаборатория — это средство не ознакомиться с внешним характером явления, а проникнуть в его существо. Работа в лаборатории приглашает судить не по обманчивой внешности, а обращается к рассудку. Выставочные приемы ознакомления представляют такую же противоположность лабораторным методам, как театральная декорация и мишура противоположны той жизни, которую они берутся отражать на подмостках.

В основе работы в лаборатории лежит картезианская требовательность: “чтобы достигнуть истины”, писал Декарт, “нужно однажды в жизни отречься от всех унаследованных взглядов и восстановить заново, с самого фундамента, всю систему наших знаний”. Это картезианское сомнение и движет лабораторным методом, который требует обращения к первоисточнику и собственноручного манипулирования обучающегося с научным сырьем для получения научного вывода. Лаборатория является не средством изучения теории, а средством ее проверки, средством самому, в короткое время, проделать часть того логического пути, который выполнила наука в течение столетий своего существования.

В военном искусстве лабораторный метод представляет чрезвычайные выгоды: ввиду спорности многих военных вопросов изучение логики данной военной дисциплины имеет и в практическом отношении не меньшее значение, чем ознакомление с выводами теории, которые завтра могут измениться; с другой стороны, быстрая эволюция военного искусства безжалостно лишает наследства ученых, занимающих военные кафедры. Точки зрения предшественников оказываются неприемлемыми для наследников. Военная теория каждое десятилетие перестраивается с самого фундамента. Методы постройки теории, требующие для успеха больших знаний и таланта, в то же время очень несложны и кратки. Вывод теории отделяется от бытия не слишком длинной логической цепью. Несомненно, высшее военное образование должно преследовать цель научить разбираться в жизни и делать соответствующие выводы. Практика генштабиста требует повторения лабораторной работы военного ученого. Поэтому, в изучении военного искусства центр тяжести должен быть перенесен на лабораторный метод.

Задачи лабораторного изучения в истории военного искусства, с известным трудом и затратами, могут быть достигнуты. Общая перспектива эволюции военного искусства может быть усвоена слушателями лишь при сохранении изучения курса, который может быть несколько сокращен, но обязательно продолжен на последние 50 лет, отсутствие очерка которых представляет в нем ныне зияющий пробел. Но помимо этого, слушателю важно дать лабораторную практику: 1) в критике источников, дабы уяснить всю пропасть, отделяющую истину от заинтересованных описаний событий, и воспитать логическую требовательность при установлении фактической стороны; 2) необходимо дать практику в установлении связи между новым явлением в военном искусстве и изменением социальных и экономических условий жизни государства; 3) наконец, необходимо дать практику в оценке эволюции, которую военное искусство переживает на наших глазах. Мне рисуется, что можно было бы составить книгу, подобную труду “Стратегия в трудах военных классиков”, которая заключала бы в себе ряд отрывков для таких упражнений, так как иначе, при разброске материала, часто имеющегося лишь на иностранных языках, систематических занятий поставить нельзя.

Такой сборник мне рисуется в следующем виде: описание социальной революции в Египте, Месопотамии более чем за две тысячи лет до нашей эры. Папирус описывает разорение богатых в Египте как гибель культуры и цивилизации; кирпичики с клинообразными письменами повествуют о ней, как о начале райской жизни: нет больше взяточников, нет угнетенных.

Слушатель должен придти к убеждению, что эти социальные революции, описываемые столь противоположно, по существу являлись одинаковыми, но в одном случае мы имеем идеализацию контрреволюционера, а в другом — революционера. Я бы поместил из Фукидида историю убийства спартанского царя Павзания, известного своей победой над персами, очень популярного, особенно в низших классах, среди крепостных, которых он хотел освободить, чтобы опереться на них; неожиданно он оказывается изменником, подкупленным персами, и убивается эфорами-комиссарами спартанской аристократии. Слушатель должен открыть и доказать, что измены никакой не было, и она выдумана аристократией, чтобы устранить опасного вождя готового ежеминутно вспыхнуть восстания илотов.[58] Я привел бы средневековые хроники о завоевании норманнами Англии и битве при Танненберге, цель которых — заставить слушателя логически доказать, что составитель хроники, говоря о миллионах участников, соврал не в десять, не в сто раз, а в тысячу раз; что в этих операциях феодального периода могли принимать участие только немногие тысячи бойцов. Я привел бы несколько современных реляций, в которых, правда, трех нулей не приписывается, но где текст все же полон логических противоречий. Слушатель