Тарасов завершил это дерзкое сообщение на теплой ноте: «Пожалуйста, примите мои сердечные поздравления со святым днем 24 ноября. Ваш покорный слуга Лео Тарасов».

Даже по стандартам наглости, установленным спутниками Эйдука, это было наглое поведение. Должно быть, что-то заставило Тарасова обойти Эйдука и обратиться к Хаскеллу напрямую. Мы знаем, что у него было страстное желание вернуться в Москву. Возможно, это была связь Яковлева с Лениным. Возможно, это вдохновило его поэтическое воображение, представив вызов в Кремль, где Великий Лидер восхваляет свою ловкую игру с хитрым М. Фоксом и другими американскими империалистами: «Хорошая работа, товарищ Тарасов. Мы решили, что вашим талантам будет лучшее применение здесь, в столице». Какими бы ни были его мечты о славе, они вскоре превратились в кошмары.

Телеграмма Тарасова с сообщением о «разногласиях» между Фоксом и Сомервиллем была воспринята очень серьезно в штаб-квартире АРА, где ею занимался начальник штаба Хаскелла, полковник Том Лонерган, давний знакомый Фокса. Лонерган и Сомервилл не очень поладили во время их короткой встречи в Москве в сентябре прошлого года. В документации мало подробностей, но опыт работы Сомервилла в YMCA и отказ от службы в армии были бы двумя ударами против него со стороны Лонергана, который, возможно, теперь ожидал нанесения третьего удара. Стоял ли Сомервилл за телеграммой Тарасова?

Между тем, люди из АРА в Симбирске понятия не имели о деяниях Тарасова, пока известие об этом не пришло по почте из Москвы, произведя эффект «разорвавшейся бомбы». Лонерган хотел подробностей.

Ответ Фокса разрядил обстановку. Он признал, что у двух мужчин действительно были разногласия в начале, но они достигли взаимопонимания. Сомервилл совершенно определенно «играл в игру»; Тарасов играл в игру другого рода.

Вскоре после того, как письмо Фокса дошло до Лонергана, Тарасов получил телеграмму из Москвы. Она была не от Ленина. Эйдук приказывал ему прибыть в Москву для «консультации».

Перед отъездом Тарасова Фокса пригласили встретиться с ним. Он вошел в кабинет полномочного представителя, с удивлением обнаружив стол, уставленный большим выбором блюд и бутылками водки, коньяка и вина — роскошь сервировки свидетельствовала о заботе Тарасова о своей работе. Теперь он хотел наладить отношения с Фоксом и признался окружному надзирателю, что рекомендовал Хаскеллу заменить его Сомервиллем, «человеком постарше».

Тарасов упросил Фокса выпить с ним.

Он любит выпить, и ему не потребовалось много времени, чтобы заговорить. Он начал с того, что сказал мне, что [он] чувствовал, что мог бы принести своей стране больше пользы в качестве профессора, чем в своих нынешних обязанностях, которые заключаются в подписании документов, написанных мной.

Я сказал, что считаю позором, что его правительство посылает такого умного человека, бывшего профессора Московского университета, выполнять такую низшую работу. Он сказал, что испытывает отвращение к своим обязанностям и не вернется из Москвы без крайней необходимости.

Фокс цитирует слова Тарасова: «Видите ли, мистер Фокс, мое правительство подозревает, что у АРА есть политические мотивы, стоящие за работой по оказанию помощи, и приказы мистера Эйдука должны выполняться, поскольку он сильный человек в Чечне». Он также предупредил Фокса, что, если тот не вернется из Москвы, американцу следует быть внимательным к профессору Яковлеву, который был «очень дружен с определенными властями в Москве».

Тарасов пережил консультацию с Эйдуком и сохранил свою работу, что означало, что он был вынужден вернуться из Москвы. Он вернулся в гораздо более примирительном настроении — то есть до инцидента со столом в декабре.

Как гласит история, Тарасов зашел в отдел снабжения в штаб-квартире АРА и просто занял стол российского сотрудника, который в то время отсутствовал. Непонятно, почему он вдруг стал одержим именно этим столом, но начальник отдела снабжения Эван Реншоу сопротивлялся. Тарасов запротестовал, заявив, что он полностью контролирует АРА и что это российский, а не американский офис. Когда Реншоу все же отказался уступить место, Тарасов потребовал увольнения неудобного сотрудника, но поскольку у него не было власти над российским персоналом, это был пустой жест.

Письмо Фокса Хаскеллу с описанием этого инцидента завершалось выражением нетерпения, которое повторили другие районные надзорные органы в последние месяцы 1921 года: «Поскольку я не получал никакой информации о работе представителя мистера Эйдука в связи с работой этого офиса, я хотел бы определить его обязанности».

Исход эпизода со столом подорвал гордость Тарасова и его авторитет, и он казался подавленным. Фактически он потерял интерес к работе, надолго уезжая из города. Сомервилл написал в «Истории Симбирска»:

Ближе к концу мистер Тарасов совершенно утратил свою воинственность и стал тем, кого он сам называл «супердипломатом», что, как нам показалось, заключалось главным образом в том, что он стал чрезмерно общительным в результате постоянных поглощений явно неисчерпаемого запаса алкоголя. В такие моменты он был склонен становиться очень доверчивым и рассказывал, как на самом деле был послан в Симбирск мистером Эйдуком с поручением шпионить за деятельностью американцев — работа, которую он сам ненавидел, и т.д., и т.п.

Навсегда покинув Симбирск в начале марта 1922 года, Тарасов через несколько недель вновь появился в Уфе. Уфимская миссия АРА пользовалась блестящей репутацией в области отношений с правительством, уступая только казанской. Его успех был приписан гениальности окружного инспектора, полковника Уолтера Белла, который необыкновенно умел обращаться с людьми, даже с товарищами. При чтении документации Уфы возникает ощущение, что работа по оказанию помощи в этом районе была настолько масштабной, что просто не было времени на мелкие споры, характерные для отношений с правительством в других местах, такие как драки из-за письменного стола.

Белл регулярно проводил совещания с полномочными представителями и местными чиновниками по всем важным вопросам, позволяя им чувствовать себя частью операции, даже несмотря на то, что он почти не допускал их участия в принятии окончательных решений. Идея, по словам Белла, заключалась в том, чтобы запугать их, продемонстрировав их невежество в вопросах оказания помощи голодающим. Тарасов, похоже, был полностью запуган по прибытии в округ. Или, возможно, его смирил симбирский опыт. Какова бы ни была причина, Тарасов из Уфы больше не был нарушителем спокойствия, каким был в Симбирске.

В одной из нескольких историй миссии АРА Уфа есть абзац о нем, который читается как что-то из Житий Святых.

Профессор Л. Тарасов, обладающий великим духом человечности и желающий сделать все возможное для облегчения страданий, присоединившись к нам в качестве представителя в конце зимы 1921-22 годов, был первым из этих [полномочных представителей], осознавшим истинный дух работы АРА и со своей стороны выполнившим в максимально возможной степени каждую разумную просьбу, направленную через него различным местным властям. Благодаря хорошему знанию английского языка наше общение стало намного теснее, и в целом мы должны отдать должное мистеру Тарасову.

Это