в другом климате. ... В любом случае, я уверен, что эффективность нашей программы возрастет обратно пропорционально близости нынешнего представителя».

Помог ли этот отчет его защите или нет, Мерфи смог убедить руководителей АРА в том, что он невиновен по всем пунктам обвинения. Хаскелл написал Ландеру, сообщив ему, что Мерфи чист, и, поменявшись ролями, потребовал отстранить Скворцова от занимаемой должности. Насколько серьезно он намеревался добиваться этого, неясно. Во всяком случае, в московской штаб-квартире спор, казалось, был прекращен — до 5 мая, когда от Харрингтона пришла срочная телеграмма, в которой говорилось, что Мерфи был арестован и заключен в тюрьму по приказу Скворцова и что он должен быть отправлен под охраной в Харьков.

Американцы из АРА пользовались иммунитетом от ареста в соответствии с Рижским соглашением, поэтому это сообщение, должно быть, вызвало настоящий шок. Харрингтон попросил Москву прислать кого-нибудь «со всеми полномочиями для определения наших прав».

И Хаскелла, и Куинна не было в Москве, когда поступило это сообщение, но исполняющий обязанности шефа полиции Томми Берланд действовал быстро и решительно. Он передал Ландеру записку с протестом против этого «вопиющего нарушения» Рижского соглашения и предъявил ультиматум: в 18:00 вечера он отправит Харрингтону телеграмму с приказом прекратить все кормления в Екатеринославском округе, если Мерфи не будет освобожден, а Скворцова отстранен и оставлен «без какой-либо связи с деятельностью А.Р. А. в любом из ее филиалов».

Реакция Ландера была столь же быстрой. Гилкризе в Москве сказал, что он был «искренне огорчен и бросился наутек с большей скоростью, чем кто-либо из русских с момента начала работы здесь». Его ответ был на удивление примирительным, в нем приносились извинения Берленду, Харрингтону и Мерфи. В то же время он утверждал, что получил информацию о том, что Мерфи «избил» одного из людей Скворцова, и потребовал, чтобы американца срочно отозвали в Москву.

Что же все-таки произошло в Екатеринославе?

Утром в пятницу, 4 мая, представитель Скворцова на пункте выдачи продуктов питания, мужчина по имени Левин, допрашивал получателей посылок с одеждой АРА. Ранее он потребовал список получателей, но ему было отказано, поэтому он стоял возле офиса и записывал их имена и адреса, а также имена благотворителей за пределами Советской России, которые оплатили посылки. Это была, как минимум, форма запугивания. Харрингтон приказал ему остановиться, и Левин ушел.

Примерно в 13:00 пополудни Мерфи зашел и обнаружил Левина, стоящего на том же месте и занимающегося тем же делом. Он выхватил бумагу у него из рук и велел пройти в его кабинет. Мерфи, очевидно, было очень жарко, потому что, хотя Левин проводил его до двери, он отказался войти. Эллингстон, находясь в Москве, подумал, что это демонстрирует «хорошую еврейскую осторожность, когда имеешь дело с ирландцем, безусловно».

Мерфи продолжает повествование:

Думая, что он намеревался устроить сцену перед сотрудниками, я положила руку ему на плечо, чтобы уговорить войти, но поскольку он все еще сопротивлялся, я положила руку ему на затылок, втянула его внутрь и закрыла дверь. Затем я повернулся к нему и, сжав кулак и подняв руку, сказал ему по-английски, что он не должен продолжать беспокоить ни людей, получавших посылки, ни кого-либо из наших сотрудников.

Любопытно, почему он утруждает себя добавлением подробностей о разговоре по-английски, поскольку известно, что его русский был минимальным, и какими бы ни были познания Левина в английском, язык тела Мерфи, должно быть, донес суть.

Левин сбежал в офис Скворцова и, указывая на царапину на своей руке, заявил, что Мерфи избил его. Мы знаем это, потому что Каллахан случайно оказался в том же кабинете и стал свидетелем сцены. Насколько существенной была эта «царапина», сказать невозможно, но это было все, что нужно было Скворцову для принятия мер.

Около 15:00 пополудни он прибыл на автомобиле в офис АРА в сопровождении двух вооруженных людей из ГПУ. Они распахнули дверь в кабинет Мерфи, когда Скворцов, на котором, возможно, в то время был его фирменный плащ, вошел и в своем драматическом стиле указал на Мерфи и объявил по-русски: «Арестуйте этого человека!»

По крайней мере, это должны были быть слова, похожие на эти. Перед мысленным взором Эллингстона возник воздушный шар над головой крестоносца в плаще с надписью «Вот этот человек». Он также вообразил, что «вооруженные штыками» люди из ГПУ «выглядели угрожающе».

Сам Мерфи не сообщает нам, что сказал Скворцов, возможно, потому, что не мог понять русских слов. В своем отчете он написал: «Я встал и позвал переводчика».

Переводчик сказал ему, что он арестован за нападение на представителя правительства. Скворцов приказал ему взять шляпу и пальто и проследовать с ним в тюрьму ГПУ. Мерфи отказался сдвинуться с места и приказал переводчику прекратить переводить слова Скворцова. В этот момент прибыл Харрингтон, и Скворцов сказал ему, что у него есть приказ от своего начальства в Харькове доставить Мерфи в тамошнюю тюрьму под охраной. Он прямо сказал Харрингтону, что у него есть приказ арестовать Мерфи при первой возможности, которую предоставил инцидент с Левиным. Харрингтону было ясно, что они «просто ждали шанса начать что-то против него».

Харрингтон сослался на иммунитет американского персонала от ареста и, показав охранникам удостоверение АРА Мерфи, спросил их, узнают ли они его, на что они ответили отрицательно. В штаб-квартире ГПУ он обратился к начальнику, который также отказался признать неприкосновенность АРА. Отчаявшись выиграть время, он прибегнул к дипломатическому маневру, который, оглядываясь назад, вероятно, избавил все стороны от многих огорчений.

Харрингтон добился от Скворцова согласия поместить Мерфи под домашний арест и не сажать его в поезд до Харькова до воскресенья. То, что Скворцов согласился с этим, может указывать на то, что его вспыльчивый характер к тому времени утих и что он начал рационально обдумывать возможные последствия своих действий. Если бы Мерфи посадили в тот поезд, ситуация автоматически обострилась бы и почти наверняка стала предметом сенсационной огласки американских корреспондентов — «Большевики арестовывают Портленд, МЕНЯ, голодающего» и так далее, — что осложнило бы поиск дипломатического решения в Москве.

Довольный тем, что эта договоренность сошла ему с рук, Харрингтон решил ублажить охранников в штаб-квартире ГПУ, заверив их, что, поместив Мерфи в дом персонала АРА, они действительно поместили его под арест. «О, нет», — засмеялся один из них. «Если бы его арестовали, его поместили бы в одну из этих комнат». В ту ночь вокруг дома АРА были расставлены охранники ГПУ.

Затем, как говорят, начали гореть провода между Екатеринославом и Москвой, когда Харрингтон отправил свою срочную телеграмму. На следующий день Скворцов начал расспрашивать сотрудников АРА о том, что они видели накануне. Он решил задержать пятерых из них, сказав Харрингтону, что их не отпустят, пока он не передаст список получателей посылок с одеждой. Все пятеро были